Слово о житии Иоанна Выгорецкого [Семенова]

 

Все хотящии благочестно жити о Христе Исусе гоними будут [На поле: Тим. 296]. Вси страждующии за имя Божие позор бывают миру, ангелом и человеком [Коринфом, 131]. Вси имущии житие доброе выну оклеветаеми суть, яко злодеи [Петрово, 58].

Ельма убо, о боголюбивии слышателие, настоит днесь и нам в начале слова нашего подобне нечто выгорецкаго мудролюбца рещи словесем [Андреи Выгорецкии в слове надгробном Петру еклисиарху], яко потаися от нас древлецерковнаго благочестия защитник, скрыся от нашею очию правоверныи правоверия ревнитель, покрыся смертными облаки староверственная красота, умолча язык, сладость древлеотеческаго учения точащий, затворишася уста, догматы древлесоборныя тако к братии, яко к языческим людем вещающая, зайде сладкии пустыннаго зрения свет, скрыся от очию асиан любезная выгорецкая общебратственная свеща, взяся в горкия сия дни отеческия утробы всепослушливое утешение, скончася в скорбное сие время раб Божии Иоанн, всеусердный страдалец церковный.

Чесо ради никто от боголюбных тако зде в европстей Выгореции, яко тамо во асийских в Кошуции, в Вышимии и в Убореции возможе сие разлучение понести без жалостнаго сердца, никто без скорбныя души, никто без плачевнаго лица; вси же жалостными уязвившеся сердцы, возтужиша таковаго усерднаго страдалца церковнаго, таковаго древлеотеческим преданиям служителя, таковаго крепкаго по отеческих законех стоятеля.

Тем же убо неправедно нам мнится быти таковаго по древлеотеческих догматех стоятеля без слова страдателней кончине отдати и, яко же во огни и в пепеле тело, сице в молчании жизнь его скутати и ниже любви духовныя, ниже тоземственныя воспомнити, и лишити себе же и прочия любовныя сладкаго того изображения, и, яко же незрим есть нами телесно, не зрети его душевныма очима оставити. Аще бо воинствующии в веце сем умершыя своя военачалники частыми воспоминании повествуют и воинственная его дела, елика в храбрости дивна, или во умышлении чюдна, или в градостроительстве добра, та вся высоко вещают и друг другу проповедают и на гроб приходяще и друг другу храбоборца своего показующе, храбрость его и чиноурядство возвышают, много себе теми повестьми укрепление к ратем устрояюще, не много ли паче нам мужа сего, в благоревностных подвизех от юности усердно подвизавшагося и многия крепости и любви ревнителныя нам виновнаго словом изобразити должно есть, не яко да он воспочтится (не требует бо сих изшедшый от мира сего правды ради), но да мы, словом изображена его, яко жива, зряще, утешаемся и, поелику возможно, ревнителных его страдании наслаждаемся. И воспоминающе усердно усерднаго нашего усердию точителя, усердно на поминание подвига его воздвигнемся, чесого у нас ныне мыслене просит и желает и любезно приемлет. Убо всежалостная тако чада церковная, сице единоутробнии того сердоболи, понеже любовными вашими пламы (яко же мнит ми ся) скорбити и желаете достойнаго желанию сего мужа зрети же и беседовати с ним, приидите ныне, отрите слезы от очию вашею и жалость от сердца вашего, и с повестию сею походим с ним умныма очима, яко по прилежащеи нам зде Европии, тако по отстоящеи от нас тамо Асии, и воспомним краткостию слова пребывание его зде и онамо, и поне сице сотворим утешение от многия жалости.

Сего убо Иоанна родивый Симеон и братия его, стрыеве же Иоанновы, бяху во странах Европии в части Афетове, в российстей земли в Новгородстей области в Обонежстей пятине Оловецкаго уезда почтеннии посадницы суще, великаго Кижскаго села благополучнии жителие, гражданских законов крепции облюдателие и прародительскою славою достойно достойнии цветяху. Везде бо по олонецким селом рода их честное звание, яко роса, капаше, и окрестнии веси с жителми своими яко остроразумию их, тако кротцей любви достойное говение выну отдаваху, честни бо бяху тии за добронравие их пред сыны олонецкими, и издревле от прародителей их, яко от некоего источника, присно кипяше ко всем знаемым ими всеученое вежество, сладость же слова устен их помазоваше всегда присоседствующее им всякое печалное сердце. Сотове бо медовни бяху (по Соломону) [Притч, 16] словеса тех добрая, сладость же их исцеление душам подаваше. Устны бо, рече [Притч, 26], гладки сердце покрывают скорбно. И не точию олонецтии предели сладостию рода их кропяхуся, но и царственный прежде Казань град и Свияж стрыя Симеонова, Лаврентия именем, на престоле своем архиерея имеша. Род бо (яко же рече Давыд) правых благословится.

Егда же помянутый Симеон по обычаю супружества поя себе жену, именем Екатерину, от неяже чрева произнесе себе сего благодати тезоименитаго сына. По реченному Соломоном, иже (бо рече) [Притч, 18, 19] обрящет жену добру, обрете благодать, от Господа бо сочетавается жена мужеви.

Прежде же того рождения бяше оному Симеону первенствующии в деторащении сын, Гавриил именем, к нимаже и еще единаго сыну и дву дщерей уплодоноствова и живяше в мире, цветыи прародителною славою. Старейшии же его преждепомянутыи сын Гавриил, любомудруя о превосходителных честех, удаляшеся от поселянских грубых попечении, слушая Спасово слово, глаголющее: держаи (рече) рало когда умудрится, и того ради искаше (по Соломону) [глава 4] разума, да вознесет и. И беяше выну к честнейшим людем всеуслужный юноша, поминая реченное [Сирах, глава 9]: с разумивыми буди размышление твое. И за всепостоятелное его нрава любим бяше всеми градоначалнейшими честными персонами, от зрака бо (рече) [Сирах, глава 19] познан будет муж и сретением лица познан будет умный. Их же волею принужден бысть пещися тако о сохранении, яко о превозе градосодержателных оружий и о прочих подобающих к таковой потребе нуждах, яже вся по определению добре строяше, поминая писанное: во всех (рече) [Сирах, глава 33] делех своих буди преспевая и не даждь порока на славу свою.

И сицевымх нужд правлением влеком, дойде царствующаго града Москвы, в нем же пребывая, взят бывает пред высочайшее величество росийскаго самодержца, пред ним же быв, толиким опасения чиноурядством к каждому цареву вопрошению отвеща, яко и монаршескому его языку прилучися тогда крепкую словес того учтивость милостиво похвалити. Юноша бо остр (по Соломону) [Премудрость, глава 8] обретеся тои в суде пред царем и во зраце силных славно удивися. Свирель бо и прегудници (яко глаголет) [Сирах, глава 40] усладят уды, и паче обоего язык сладок, сердце человеческо. Ибо тои бояся тогда (по апостолу) [Петрово, зачало 58] Бога и царя почте, и сам от царя словом почтен бысть. И тако пребывая, везде добре юношествоваше добрыми нравы и всепостоятелным своим терпением позлащаше рода своего всеудалую славу. Сродства бо законы не яже от естества, но яже от добродетели весть писание нарицати [ Златоуст, о богатом и о Лазаре]. Живущу же ему тако и века сего честию учермняющу свое лице, обратишася некогда очи его (по приточнику) [Притч, глава 4] правых зрети и веце его помавати праведных и видети древлецерковная чада, за древлеотеческия святыя церковныя обычаи от новшеских гонителеи страждующая.

Таковому бо злому томлению грех ради наших зле просыпану бывшу по всеи России от настатия Никона патриарха, ибо восхоте тогда оный пременити благочестивыя святоотеческия уставы, своя же его новая уставоположения утвердити, и елицы знаменующиися крестным знамением по святых отец Божиими чюдесы утвержденным уставом, тии тогда проклинахуся; и по старопечатным и старописанным святым древлецерковным книгам содержащии древлеотеческое благочестие знаменоносци и чести достойнии отци, яко злодеи, тогда прогоняхуся, вязахуся и мучении тяжкими искушахуся; и тма тяжка и зело гонителна покры тогда Россию, мечь и огнь поядаше села и домы и пустынная места за содержание древняго святоотеческаго благочестия; от лет же сие смущение седмыя тысящи 162[1654]-го году в Россию привниде.

Якоже вся добронравный он Гавриил, елика самовидением блистающаяся узре и елика от ятоверных повествовании навыче, скоро внят мучителную обиду над чады церковными, мягко бо сердце его бяше к слышанию слова Божия и, яко пыряна груба, скоро наводневашеся повестьми древлецерковными, от них же пользу приим и, яко быстротечныи елень, быстро потече на Выгорецкую древлецерковнаго премудраго учения здравейшую воду, истекшую по жилам устава и обычаев от соловецкаго киновиаршескаго источника.

Быв же тамо, обрете досточюдны отци тако словесы премудрости, яко делы разума презарно сияющия: Даниила, глаголю, кротости гору, и Андрея, премудрости пучину, и Петра еклисиарха, церковнаго красителя, и прочия бывшия тогда с ними единоревнители, живущия при реце Выге, яко жерло свое испусти во окиан соловецкия пучины при населении некоторыя веси, рекомыя Сорока, идеже соловецкий киновиарх Саватий в лето… преставися. От оноя же веси по онои реце Выгу выспрь до помяновеннаго Данилова с прочими общежительства… поприщь, глаголют, быти, еже и доныне, благодатию милосердия Божия покрываемо, стоит невредимо, твердо храня древлецерковное благочестие, при брезе оноя реки от южныя страны, яко единым вержением стрельным от оных выговских струй отсутствует, близ некоторыя глушицы, яже глаголется по древних жителеи гласу… губа. А како и от коих времен и киих отец благословением населися оное жительство, о том по ряду повестию своею блистателно словосияет помянутый выше сего премудрый Андреи Выгорецкий в сочиненном от него надгробном слове Петру еклисиарху, преставльшемуся в лето мироздания 7227[1719]-е; и хотяи известное ведати да обыскует оного словоизвития медвенныя соты, мы же грядущее нашея грубости слово паки к первей повести приложим.

Егда же во оное Выгорецкое общежителство помяновенный Гавриил прииде, и в совлечении ветхаго человека преименова себе Илиею и быв в молитвенном собрании, услыша Давыда, дивящася крепцей любви братскаго союза, се бо (рече) [Псалом] коль добро и коль красно еже жити братии вкупе, подобне же и церковь внят, примесившуся к Давыдову удивлению и поющу, о сем бо (рече) [Октай, глас 8, степенный антифон 4] обеща Господь живот вечныи. Яже слышав и союзом любве связав себе, ввержеся в пучину послушания и бяше выну прохлаждаяся, плаваше в водах отеческаго наставления; и тако Гавриилу благочестивое в добродетелех житие женущу и, яко кедру, в общебратном Ливане послушанием умножающуся.

Помянув рождьшаго и отца, и братию, и сестр, ибо тии еще тогда к мирским вещем присутствующе бяху, и всежелателно возусердствова отвлещи тех от мирския суеты и волнования и зависти во встишайшее пристанище благочестнаго пустынножителства, поминая реченное: яко мир весь во зле лежит, но ни единого имяше толь равнодушна (по апостолу) [Филиписеом, 242], яко себе, воеже прилежне о них попещися. Но обаче аще и в различных временах, но всех тех постави во дворех древлецерковнаго благочестия, показав им непрелестен путь добродетелеи, ведущии в живот вечный, его же тии ищуще. Вся яже тем бяху в мире приобретения, сии вмениша (по апостолу) [Филиписеом, 244, 245] Христа ради тщету быти, и возмнеша вся уметы быти, да Христа приобрящут, точию едино древлеправославие с добродетелми у себе имети тщахуся, еже всею силою твердо храняху, поминающе реченное Господем таиновидцу во Откровении: се (глаголя) [Апокалипсис, глава 3] гряду скоро, держи, еже имаши, да никто же приимет венец твои.

Жителство же тех бяше обитанием удвоено, ибо отец их помянутый Симеон с сыном своим Иоанном (иже и Терентии преименован бе, его же ради и повести сей начало сотворихом) и с единою старейшею рождением дщерию в скитском пустынножительстве добре вдовствующе пребываху, оставиша бо тии вси мирское маловременное супружество и возлобызаша честнейшее пустынное святых мужеи дружество. Друзии же трие от них: старейшии Гавриил и юнейшии Никифор пребывающе бяху в Выгорецтем общежителстве, юнеишая же тех сестра пребываше в подчиненои чином и попечением ко оному общежителству девичестей обители с прочими постницами. Вси же сии трие вар девственныя тяготы понести желающе бедне, с диаволом боряхуся, надеющеся писанному [Псалом]: терпение убогих не погибнет до конца. И тако живуще, прославляху Господа в немощех своих.

Иоанн же, о нем же нам слово предлежит, пребысть со отцем своим, покоя его старость десятолетное время, послушая Сираха, глаголюща [Сирах, глава 3]: чадо, заступи в старости отца своего и не оскорби его в животе его. Живущим же им тако, постиже Симеона трясущая члены его старость, яже начат тому преподавати частыя естественныя недуги, носящия смертное знамение, ими же по обычаю естества утрудився старец, позна себе быти скорое от сего света отшествие. И того ради призвав вся дети своя, и по обычаю отеческия жалости сладкими своими словесы и всеполезными приказании и рук своих любезным объиманием доволно когождо тех оприветовав, подаде всем им отеческое благословение. Особно же старейшему сыну прирече: «Да будеши пекийся выну о проповеди благоверия и о снабдении пустынных сирот». Среднему же (Иоанну, о нем же нам слово предлежит) глагола: «Да по воли старейшаго ти брата выну жительствуеши». Меншему же с другима двема чадома повеле пребывати в достоином пребывании при Выгорецтей обители. И тако последний всем сердоболем и знаемым мир отдав, приложися ко отцем своим.

Его же оплакаша тогда обычною жалостию всеговеятелнии сынове, обрыдаша того горкими слез течении умиленнии дщери, обжалиша сердоболи, обтужиша знаемии. Бывшии же тогда тамо неции от общежителных братии людие, вземше тело его со псалмы и пении и песньми надгробными, облистаху тое свещным ликом и кадяще е фимианным благоуханием, приводивше в общебратственную погребателную обитель, предаша гробу и персть перстию посыпавше, воспеша тому вси вечную память. И тако осиротевше дети иже по плоти своего отца, прилагаху прочее добродетелныя труды к подвигом послушания, их же ради милостивый Бог, отец сирых, бяше с ними.

По некоем же времени изволися богоявленским киновиархом возблистати лучю проповеди о древлесодержателном благочестии во асийских восточных странах и в пребывающих тамо языцех – вогулдех, глаголю, и остякох, да во всю землю изыдет (по Давыду) вещание их о древлецерковном благочестии. В ня же с советом старейших братий отпускаем бывает преждепомянутый старейший Симеонов сын Гавриил с тождеименным ему другим Гавриилом, влекущим рода его след от Великаго Новаграда. Иже приимше от выгорецких отец всебогатое благословение и святыми тех молитвами напутьствовани бывше, пойдоша в помянутыя страны, Богу соблюдающу их во оном путешествии. Бывшим же им тамо и благочестивую проповедь насеявшим, ею же умножися в различных местех множество ученик, и славяшеся Бог, Гавриилом в древлецерковных догматех проповедуемыи.

Приснопоминаемый же нами Иоанн, видев своего отца ко Господу отшедша и старейшаго своего брата в восточныя пределы устраншася, начинает и тои готовати путь прав, им же да возможет скореише ускочити на превысочаишее небо, желает устранитися от мысленнаго Аммалика и от сопривношаемых мечтанием его страстеи, да по краю верха добродетелеи возъудобствует убежати в покои праведных, по реченному: да ускорит (рече) [Симеон Новый Богослов, слово] кииждо вас вложитися в начало добродетелей. Се убо глаголется (рече) [Слово 3] совершенное ошествие иже от мира, еже всяческих свою волю умертвити, удоб бо на небо восходит, иже со истинною и разумом повинуяися [Григорий Синаит, глава 119]. И сего ради подверже себе в общебратственное послушание, ибо, яко раб, повинуяся во всем неразсудне богоявленским киновиархом. Пребыв же в таковом послушании неколико лет, восхоте абие рождьшаго и отца бывшее к нему благословение о еже к старейшему брату послужением своим исполнити.

И убо приходит к киновиархом и просит тех благостыню, да отпущен будет ими тамо, идеже старейший его брат благочестия проповедь сеяше. Слышавше же отци того прошение, и яко человеколюбиви суще, аще бо и тяжко себе вменяху быти о том, не хотяще бо исторгнутися из насажденнаго ими выгорецкаго винограда таковому плоду послушания, но обаче не изволиша родителскому благословению надолзе пречити. И убо отпускают его в помяновенныя восточныя страны, давше тому отеческое свое благословение. Тои же, получив просимое, радовашеся душею, яко видя себе на исполнение родителския заповеди отпущена. И тако аще душею и веселствоваше о получении благословения, но мыслию своею тяжко себе вменяше, воеже от отеческаго недра разлучитися, но не смеяше рождьшаго и отца положенныя на нем заповеди преслушанием прервати. Тем же убо отдав всем должная, яко отцем лицеприпадателное до персти поклонение, тако братии в растворении утешителных словес кроткаго мира отдаяние, и яко сердоболем своим прелюбезное и всеприветливое целование, тако единоутробным его от всежелателна сердца и от всеусердны души благодатное благословение, приимаше же и сам отеческих молитв напутьствование паче злата многа и тех благословением венчаше главу свою, и словеса тех и наказания присаждаше к сердечному стеблию.

И тако оставшаяся вся одарив должными почестьми, онапутьствовався от тех достойными молитводыхателствы, пойде лежащим путем от северных стран в восточныя краи, и идыи, выну пояше с Давыдом [Псалом]: «Блажени непорочнии, в путь ходящии в законе Господни». И тако прешед Афетову часть, течаше Симовым жребием, оставив Европу достиже незнаемую ему Асию и быв на краех России, обрете языки удалився от словян, найде вогулды и остяки. И в толь далечаишем себе ошелствии от своих стран зря, глаголаше: «Господня есть земля и исполнения ея» [Псалом]. Ко Господу же моляся, вопияше: «Господи, настави мя на путь Твои, и пойду во истине Твоеи, аще бо поиду и посреде сенеи смертных, но не убоюся зла, яко Ты со мною еси».

Ельма убо долготу оного страшного пути пером усердия своего легко прелете, обрете старейшаго своего брата Гавриила, в тишаишем недре безмолвия пребывающа. К нему же пришед, поверзает себе на того старчестии нозе, прося себе от него прияти сердоболное благословение. Тои же от радости за прибытие его к нему покропив своя седины теплотою слез, даде оному со вмещением всеобрадованнаго поздравления всепричетное поздравление и протчая, яже сердобольству и яже духовней любви ключимая отдающе друг другу, пребываху купно во страсе Божии, ибо Иоанн повинуяся брату своему во всем неразсудне.

 По времени же некоем повеле ему Гавриил пребывати в общежительстве Спасове в некоеи пустыни, именуемей Кошутстей, да тамо быв, покажет достоиныи образ послушания. Тои же приим от старца заповедь, пребываше во онои обители, повинуяся в кротости преимущему тогда стезоименному себе Иоанну, мужу добродетелну и доволными сединами украшенному и браду зело долгу, от самых ланит даже до земныя персти досяжущу, имущему. Живый же в таковом послушании раб Божий Иоанн прилагаше труды ко трудом, плетыи добродетелнаго своего жития непрерывающуюся пленицу, юже позлащаше сиятелнейшею над добродетелми чистотою, на котором же святоподвижнаго своего плетения вязании водружаше безценныи камень смирения, обсаждая того дражайшими слез маргаритами и бываше всем на всякии час образ добродетели.

Пожив же в таковом устроении послушании во оном Спасове общежительстве неколико времени и волею настоящаго послася абие в другую пустыню, нарицаемую Вышим, оного же предпомяновеннаго брата его Гавриила тщанием населенную. И тамо быв, лобызаше от всея души пустыннаго того недра отишие. В то же время случися бедствовати бедне древлеправославней церкве Христове, ибо ланите ея покропишася тогда паки слезами чад сионских. О, рютия твоего на ны, враже наш диаволе! Наступи бо во оны дни на верное христианское стадо от новомудрствующих вселютейшее гонение, еже видевше благочестивии кошутяне, ревность с ревностию смесивше и усердие с усердием связавше и молитву с молитвою возтепливше, ожидаху лютых волков злаго нашествия. Пришедшю же дню, в онь же гонителная вода Кошутское общежителство обляже, тогда достоиныи памяти брадатыи Иоанн, укрепив свою дружину ревности ополчением, изыде братися мысленне с мысленным сопостатом диаволом, его же, твердым ноги своея на древлецерковней правоте стоянием опошибив, в бездну низложи. Сам же с протчими единодыхательми испечеся огнем и дымом за древлецерковныя отеческия законы в лето мироздания… .

Сия слыша вышимская пустынелюбная горлица, сладчайшии наш тоземец Иоанн, неутешно о тезоименитом отце рыдаше, неунятелно о скончавшихся своих клевретах слезяше, неувещателно о церковнои болезни плакаше, безпокоино о избиенных за имя Божие и за свидетельство Исус Христово людех тосковаше и: «Улюте мне, душе моя» [Михея, 7], - глаголаше, яко погибе боязнивый Иоанн с Асийския земли исправляющаго в языческих человецех несть, ибо смысляи старец Гавриил в сии год премолче, яко год зол наста [Амос, 5]. Но обаче терплю к Богу Спасу моему, и услышит мя Бог мои [Михея, 7]. Правдивый бо мои (яко же рече Аввакум) [Аввакум, 2], аще телесне и преставися, но от веры правыя, сущия в нем, жив будет. Сицевыми и подобными тем словесы вторыи Иоанн утешаше душю свою, глаголя: «Зане аще сяду и во тме гонения, но Господь свет мне в терпении будет» [Михея, 7].

И тако оплакав европскии странник асийския страдалцы, не возбраняше же над теми быти и помяновения благодати [Сирах, 7], но тою провождаше души их в место покоино и похваляше (по Еклисиасту) [Еклисиаст, 4] тех за православие умерших, паче неже живых сущих не естивых. И сице пребываше в первом обычаи уседиря [усердия?], люте беднуя от лютых гонителеи, наветуем, поношаем, и выну к мучителному томлению, яко незлобивое агня, ищем. Яже вся находящая на нь вражия наветы видя, выну ополчашеся противу тех молитвеною силою и непрестанно ко всяческих Творцу давыдски вопияше: «Бог мои еси Ты, не отступи от мене, яко скорбь близ и несть помогающаго ми, но спаси мя от уст львов и от рог единорож, смирение мое [Псалом, 21]. Тебе бо оставлен есмь нищии, Ты буди помощник [Псалом, 9]», и ущедряя Выгорецкия пустыни персть, вопияше: «Сподоби мя, Господи, быти во обители твоеи [Псалом, 21], да тамо быв, повем имя Твое отцем и братии моеи и посреде церкве молебным пением воспою Тя». И отвнегда сия завеща во уме своем, оттоле тщашеся выну достигнути в Выгорецию и внити тамо в дом Божии с душевным всесожжением [Псалом, 65] и воздати Богови молитвы своя, яже изрекосте устне его. И глаголаша уста его в печали его: «Творяи же волю боящихся его, желание сердца его даде ему и хотение устну его не лиши его» [Псалом].

По неколиком бо времени испрсив от брата своего Гавриила благословение и коснуся абие пути, от Вышимии в Выгорецию протяжному; и Богу поспешествующу в недолзе времени прейде оного долготу безнапастъно. Быв же в Выгорецтей обители Спасове, падает на всепреподобнии отечестии нозе, проливает реки теплейших слез, просит от них милостиво благословен быти. Его же видевше чадолюбнии отечестии очи, милость с жалостию смесивше, помазаша главу его достоиным благословением, и тако давше друг другу еже о Господе любезное целование, седоша веселящеся, тако онии о прибытии его к ним их толь далечаиших стран, яко тои о узрении тех отеческия благости, и не возмогаху дние и нощи наполнити времени к сладости тех словоразглагольствии. Гуляше же Божии раб выну по Выгорецкому селу, и каждый послушателнаго братства крин подобным ему словопохвалением сладостно оприветоваше и сердоболныя персоны медвенным словоизлиянием сотно утучневаше.

И тако строине по всему вышимский гость гостяше в Спасове Выгорецтем общежителстве. И егда обеты молитв своих Господеви воздаде, тогда паки на невозвращателныи асийский путь уготовляшеся, взимая от отец благословение, от братии последнее прощение, от сестр конечное оприветование, от единоплеменных не к тому уже хотящее быти отпущение, от единоутробных разлучителное навек целование и от преставльшихся отец и братии, лежащих в погребателнои кущи, от нетленных их мощей чюдотворное и мироухателное благословение. И обогатився от всех всеми и конечный всем мир дав, паки возвратися от Российския Олонецкия Выгореции в Сибирския пределы. И пришед ко обитающему в помяновенои пещере стареишему своему по духу и по плоти брату, паки живяше, покаряяся тому, як же и прежде.

И по некотором времени паки благословен от него бывает Иоанн с неколикими братиею ити во ин град, нарицаемыи… от пещеры того двема тысящами отстоящии. В онь же тии грядуще и на оном пути от качевых татар едва спасахуся. И егда бывше негде во окрестности оного града, паки поткоша жителство, в не же, Богу поспешествующу, ко сту [и] 1.000 братии и сестр умножися. С ними же пребывая во оном месте, велие усердие показа елико о содержании древлеблагочестных преданий, толико о сохранении пустыннаго постническаго жителства. Яже вся изрещи к ползе слышащим, не сего краткаго времене есть и не моего грубаго ума, обаче не премолкнет таковое множество собрания, еже о нем бывшее всеусердное оного прилежание, не помолчат и прежние пустынножителства Кошуция и Вышимиа всекраснейшее добронравие его поведати, не потаит и Выгорециа всесклонное того послушание объявити. Мы же вся сия молчанием паче неже повествованием прешедше, оставляем боголюбивым душам, ведущим о нем таковая друг другу повествовати. Нас же понуждает слово к концу усердныя его жизни приити.

Егда же приспеша лета, в ня же Божии промысл благоволи их от маловременнаго сего света препослати на будущии некончаемыи век, да многое яко того проповедателных трудов богатьство, тако и веровавших безчисленное о благочестии усердие не разсыплется долговременною отрадою. Новых убо преданий новшестии жрецы не терпяще древлецерковному благочестию во Асийских странах разширятися, на не же яростию своею возревеша, согласишася погасити древлеотеческаго православия искру, в неверном пепеле крыющуюся. И тако лукавство с лицемерием соткавше, сшиша лесть, ею же навадиша на Иоанна с протчими высочаишим градосодержателем, яко бы он противится всегрознейшим царским законом и вся взаконяемая таиносоветным сенаторством ни во что же вменяет. О, прелукаваго ти лукавства, лукавыи лисе диаволе! Уведевше бо тии жрецев волю императорскаго величества не к тому намерену озлобляти мучительством верныя Божия люди, содержащия нелестно древлеотеческия обычаи, и сего ради сплетоша новии персы новое коварство на новаго сего Даниила, хотяще того уловити в цаконех царских, но он не точию еже бы царским законом противитися когда дерзнул бяше, но присно по онех до положения своея души мужественне побораше, о чем свидетелствует истинно бывшее родителеи его в Кижском селе о законех древлеотеческих непреклонное даже до смерти усердие, объявляемое ныне, паче лучезарныя светлости всюду блистает.

И яко убо коснувшася властелская ушеса о онех льстивейшее шептание, и возмнеша от устен тех правде капати, не ведуще, яко несть во устех их истины [Псалом]. Сердца бо градоправителеи бяху суетна и сего ради не познаша, яко клятвы уста жреческая полны суть и горести и льсти, растлеша бо ся и омразишася лестьми священническими, и не бяше в них, иже бы кто к древлеправославным людем сотворил благостыню. Но, о Исуса моего непостижимых судеб, и на кресте бо вися, коварное диаволе коварство коварно запя, ибо, яко же пророк глаголет: со беззаконными вменися, да по церковному гласу, беззакония всех возмет. Сице нечто подобно и о нашем страдалце содеяся, да нашедшее на ны искушение исчистит огнем томления златую его и всеусердную веру, нам же да даст образ в нашедших злых искушениях не смущатися, исконно бо есть диаволу Божия люди смертным судом и боязнию облагати. Яко же видим о Моисеи, иже за жалость единоплеменства убив египтянина и того ради бысть беглец в земли Мадиамстей. Сице зрим и о Илии, заклавшем Иезавелины студныя пророки и бегающем за сие от лица ея в горе Хориве. Подобне разумеваем и о сем нашем новом ревнителе, случи бо ся и ему бедное сие бедство бедне страдати.

Егда бо новожреческая клевета обляже градоправителствующих сердца, тогда онии излияша суд на церковная чада, ярости полный. И послаша на тех обитель воинство, лютое томление и горкую смерть носящее, яко да лютыми теми смертонощами люте умучится Божие древлецерковное стадо и да потребится от земли праведная староверческая память, вместо же тоя да напишется на онех писмя вины, под гнев закононехранителства подводящее. Но, о незлобивых твоих, мати церкви, агньцев всекротчайшаго блекотания! О всех бо сих скорейше протчих Иоанново внуши ухо, и не домышляшеся Божии раб, что сотворити, и того ради с утесненою древле Сусаною плакателно плакателным воплем вопияше: «Тесно ми есть отвсюду», - но яко сыи мужествен, Павлова гласа медоточным сотом помазуя свое сердце, всенадежно глаголаше: «Аще живу, аще умираю, Господеви есмь». И тако мужествуя душею, пребываше, ожидая терпеливно, когда слышание наступающия на нь ярости воспалит своего мучительства пламень.

Егда же ко обители тех начаша прибегати лютых оных гонителных волков лютии отроди, тогда видя Божии раб неусыпное диавольское ополчение чрез чювственное воинство, на нь надходящее, от него же не восхоте беглец быти в земли чюждеи, яко Моисеи, но понудися храбрствовати дешевным усердием противу невидимых кознеи от чювственных же томлений, не обращаша хрепта к бежанию и за собранное во имя Божие древлецерковное стадо ополчашеся братися с геенским Голиадом. И яко доблии воевода, собра своя ему люди, объявляет тем запущенное на ня напрасное коварство, возвещает градозаконное небывалое над ними ловителство, доносит им жреческаго лукавнаго умышления насеянную на них и на себе самого смертоносную клевету, показует им градоправителное еже на них воинственное незапное ополчение, яже вся незлобивии они агньцы слышаша. И яко новорожденнии церковною утробою птенцы, не ведаху обретати на сице толь коварственном тризнищи ни десных, ни шуих уклонении, но зияху точию отверстыми устнами ко своему учителю, молчанием паче говеюще пастырю, неже роптанием и ведяще токмо души своя о выи того обвешивати и теплою своею ревностию согревати пастыреву душю.

Яже вся говеятелная знамения елико от устен онех слыша, толико от усклабляющихся смирением ланит видя во своем стаде Божии раб, прием дерзновение, простираше ко всем полное сладости учение: «Да не смущается, - глаголаше, - друзи, сердце ваше, иже бо аще кто хощет душю свою спасти, погубит ю, а иже погубит душю свою Исуса ради и Евангелия, тои спасет ю. И кая польза человеку, аще и весь мир приобрящет, душю же свою отщетит. Или что даст человек измену на души своеи, но не убоитеся от убивающих тело, души же не могущих потом лишше что сотворити. И влас бо главы вашея не погибнет и в терпении вашем стяжите душя вашя. И убо терпением да течем на предлежащии нам подвиг, взирающе на началника вере и совершителя Исуса, поминающе наставники нашя, иже глаголаша нам слово Божие, их же взирающе на скончание жителства, подражаем вере их, ибо не точию благоверия ради, но и хранения ради чистоты и постническаго жителства мнози умроша и умрети изволиша и прочим заповедаша приказании своими, яко же и Григории Беседовник глаголет: «Не токмо убо веры ради. Христовы умершии мученицы суть, но и заповедеи Его ради». О них же аще подробну начну вам сказовати, и то недостанет ми лето повести дающу, исчитати ли тех потщуся, но паче песка (по Давыду) тии умножатся. Но за краткое сие мучителственнаго нашествия время прекратив о сих, болезненым моим гласом к вам, о друзи, зову: «Претерпим мало, да негли венцы нетленными от Спаса Христа увяземся, яко же глаголет Исаак Сирианин: аще бо, рече, в подвизе Господнем умреши телесне, но и тебе Господь венчавает; будет бо благо (по церковнику) [Еклисиаст, глава 8] боящимся Бога. Сожжена буди наша рука, да унесет от гонителеи православное двоперстное сложение, да сокрушится нога, да оставит века сего стропотный путь строптивым врагом. Не предадим благочестия, о друзи, аще бо и болезнен зде жгущии нас огнь, но сладко есть тамо восприятие; яр паляи ны пламень, но тиха раиская порода; горек удавляяй нас дым, но медвенно новаго царствия пиво; грозна нам смертная сия чаща, но тихо Авраамле недро; страшны муки, но благоприветливи аггели; тяжко зде с сим веком разлучение, но легко тамо будущих покоев селение; нестерпимо зде от враг поношение, но неизреченно тамо превыспренних певцев славословие. Нам есть мати вышнии Иеросалим, наше есть, изгнанных правды ради, царствие небесное [Матфей, зачало 10]. Нам побеждающим обещана еста яко ясти манна сокровенная, тако прияти камень бел и написанное на нем имя ново, его же никто же весть, токмо приемлющии [Апокалипсис, глава 2]. Наше бо житие (по Павлу) на небесех есть».

Приспевшу же дню, в онь же мучити тех грядущее воинство ко онех обители прииде, тогда Божии раб немедленным позванием собра вся ученики своя в молитвенныи храм и, собрався с теми, совокупиша абие теплейшим усердием множество душ своих во едину душю, и тако пребываху, усердно молящеся.

Что же прочее ныне начну писати, утерпает бо ми десница, сицевое тех страдание описующая! О, великия ти любве, Боже мой! Ко сту тясяща под смертным мечем тогда лежаше; красная юношеская храбрость в смертный час написовашеся; пречестная старческая седина, яко бы наследие свое смертную ону годину усреташе. Благочинное же постниц сословие, полныи умиления глас, умилно шумяше, и бяше видети позор чюден миру, аггелом и человеком [Коринфом, 131]. В час бо той единодушнии онии ревнители простроша себе на всеусерднейшую молитву и паче всего века возжизаху теплоту молитвенную, и прежде разлучения душ желанием своим скакаху на самое небо, прохождаху мысленне мысленная чиноначалия, мимо идяху херувимы, на стране оставляху серафимы и тончайшею ума чистотою и благолепным говением приступаху к славе величествия Божия, в Его же щедроты изливаху со слезами купно и души своя.

И тако всеусердною и чистою мыслию припадше ко всемилостивым Божиим щедротам, вопияху глас, полн умиления: «Пощади, - глаголюще, - Владыко святыи, люди своя и, аще возможно, повели Всещедре искушения сего чаши мимо ити. Без правды бо погнаша нас, но помози нам [Псалом, 118]. Се бо окрест нечестивии ходят [13], и изгонящии нас обыдоша ны [16], и несть кто нам, разве Тебе, творяи благостыню [11], несть до единаго, но сохрани ны и соблюди от рода сего и во веки. Аще ли уже приспе конец сеи нашеи временеи жизни, и Ты, Человеколюбче, приими в вечныи Ти покои души наши. Ревнующе бо по святых Твоих законех, сия страдати разсудихом, да пестрота тщетныя новотворческия философии не украдствует наших душ в вечную погибель, Твое бо, человеколюбче, помняще реченное слово: аще бо, - глаголал еси, - и избрании не трезвятся, прелщатися имут, подобне почитающе и другое благодатию Твоею чрез усты апостола Твоего реченное: в научения странна и различна не прилагайтеся. Яже вся божественая Твоя речения мы, убозии Твои и препростии людии, блюсти желающе, прелести же новшеския убегающе, да не объяти будем лукавым тоя коварством, и сих ради вин, истиннаго нашего Бога, не будем приемницы инаго неведомаго владыки, да вместо Тебе, нашего пастыря, не приимем душетленнаго волка, приходящаго во овчеи пестроте, но едино Твое прехвалное имя знающе, единаго Тебе содетеля всех и Бога прославляем, не смеюще от законов церкве Твоея уяти ничесоже, по реченному в притчах: не прелагаи предел вечных, яже положиша отци твои [Притч]. И мы бо тогда не постыдимся, егда призрим на вся заповеди Твоя [Псалом, 118]. И за таковое святых Твоих угодников древлеправославное чиносодержание от гонителеи церкве Твоея осуждаемся, яко злодеи, и натягают на нас вину сопротивления царских законов, яко же и на Тебе, создателя всех, древле июдеи. Мы же едино точию ведуще, еже блюсти яко божественая Твоя повеления, тако отеческая древлезавещания, говеюще божественному гласу, Святым Твоим Духом в Давыде реченному: прокляти бо, рече, уклоняющиися от заповедеи Твоих, их же ради ныне страждем и до конца страдати усердствуем, но точию скорбим, яко несть во время се ни жертвы, ни приношения, ни места, еже пожрети нам пред Тобою и обрести милость, но душею сокрушенною и духом смиреном да прияти будем и скончаем во огни по Тебе, яко несть студа уповающим на Тя, и ныне возследуем всем сердцем и боимся Тебе и ищем лица Твоего, Тебе бо ради умерщвляеми есмы, весь день вменихомся, яко же овца заколению, и дахом возлюбленныя души наши в руце враг наших [Иеремия, 12]. Ты же, Боже наш, не посрами нас, но сотвори с нами по тихости Твоеи и по множеству милости Твоея и даждь славу имени Твоему. Господи, да избраннии Твои не трудятся вотще [Исаия, 65] и да посрамятся вси являющии рабом Твоим злая и разумеют, яко Ты еси Бог един и славен по всеи вселенней, и Тебе слава подобает во веки. Аминь».

И тако убо тем молящимся люто, еже мучителное воинство люте на тех обитание нападаше. И до толика свирепеяше, яко и келии их огненными оружии яростно разбиша. Яже вся бывающая Божии раб с единодышущим ему христианским множеством видев, и зело вскоре огня теплейшею верою и умиленным гласом нача пети со всеми причистей Богоматери пресладкую песнь: «Не остави нас в человеческое предстояние, пречистая Владычице». Подобне и другую преполнейшую умиления имну: «Владычице, приими молитву раб своих и избави нас от всякия нужа и пичале». И прочее стиха того поюще во гласе хваления, держаху свещи кождо в руках своих возжени и сами себе одеваху лютым огненным пламенем, яко златою ризою, и горкое дымокурение пияху, яко сладчаишыя медвенныя соты за пресладчаишее Исусово имя, разсудивше в себе по древней святей Домнине со дщерма ея [Пролог, октябрь 4], яко любве ради Христовы боле есть во огни згорети, нежели новотворцем в руце вдатися. И сице добре страждуще, доблии страстотерпцы предаша души своя Господеви в лето мироздания 7231[1723]-е марта месяца в 25-е на самыи Благовещения пресвятыя Богородицы день, от здешних маловременных томлений в надежду будущия вечныя жизни отъидоша, совершивше по отеческих законех крепкое течение.

И тако крепкому сему адаманту в крепости усердия со стадом своим в надежду спасения ко Господу отшедшу, преждепомянутыи же брат его Гавриил крыяся бяше новотворцев в безмолвней пещере, меншии же того брат пребывая беяше в Выгорецтем общежителстве, и яко виде себе от пресладкаго видения сладчайших своих братии надолзе удалена, воскипе абие обычнаго сердобольства кипящим пламенем и пожела всеусердно поискати единоутробных ему недрообитателеи, и сице тому с кровным желанием на путь взыскания пойти ретящуся. Братская же нужда предваривши его хотение, на асийстем пути того постави, и убо по благословению выгорецких отец в Сибирскую страну быстро поиде и, Богу поспешествующу, постиже место, идеже безмолвныи Илия в пещере седяше.

Едва же достиже того обитания, ударяет прошением в двери слуха старча, говеет гласом пред того сединами, любомудрствует словесы пред того служащими, являет себе быти из далечаиших северных стран усерднаго по отеческих законех странника, нарицается тому братом, сказует ему свое имя, просит видети честныя его седины, печалию за сохранение отеческих законов убеленныя. Что же старец, напужанный новотворческим гонением, обедованныи братнею бедою, досажденный христианскаго гонения досадою? Слышаше прошение пришедшаго странника, но бояшеся, да не лесть, подпущеная от новотворцев, пожрет того седины; внимаше гласу, говеющему пред того сединами, но ужасошеся, да не лукавство мучителское, подметнутое от противных, понрет[?] главу его в томления пропасть; ощущаше странническаго любомудрия словеса от уст служащих, но трепеташе, да не странства имя сведет его во страну томления; почюваше от мног лет видети возжеленнаго, но трясашеся, да не нарекованныи брат устроится ему в лютый враг. И того ради надолзе труждая свою старость, томяше пришедшаго странника и по мнозем испытании укрепився надеждою в Бога, повеле предстати пришедшему. Тои же, яко же обыкл бяше всегда во всех и пред всеми и везде точити свое всесклонное драгое вежество, сице и зде подобающим пустыннаго благочиния урядом приступив к старцу, просяше сподобитися молитвы. Старец же аще и оперся бяше о надежду, но обаче, яко искусен сыи, творит и еще лицевидное испытание, глаголя: «Наш ли еси или от сопостат, гонящих нас?» Тои же противу: «Ни, Господи мои, несмь сопостат, но присный твои брат».

И тако совопрощающеся надолзе, поздравлением друг друга обдарствоваша, седоша же и по обычаю сердоболнаго разглаголства протязаху беседу сладости, конца не имущую, но единаче срезоваше юнейшаго брата жалость о не сущем ту с ними среднем брате. О нем же всеговеятелно приложи старца вопросити, тои же со услышанием слова потрясеся весь несказанною тоскою и обливая свое лице и перси слезными быстринами и горким хлипанием, бия свои вежди, глаголаше: «Паки ли обновляеши сетованным твоим гласом мою печаль, паки ли срезоваеши жалостным твоим вопрошением мое убитое досадою сердце, паки ли приносиши остен, лютою печалию душю мою проклинающии? О брате ли вопрошаеши, о нем же точию вем плакати, а не поведати, рыдати, а не сказовати, вопити, а не показовати, понеже отпустих того от себе, а камо ся де, о том ведати известно не могу и ниже от человека, ниже от чвебечющих птиц о том извествуюся, точию сие едино вем, еже присно бегати от лица гонящих мя, но убо аще и не звещен есмь о оном, но сердобольства жалость дает ведати совести моеи, яко не к тому оныи с животными зде в веце сем пребывает, понеже тамо, идеже ему от мене жителствовати повелено бе, слышатся многая гонения на верных, неисчисляемая томления на содержащих древлеотеческое благочестие. И того ради надеюся и нашему брату не быти в веце сем живу, понеже ревнителен есть муж и не может ослабети противу ратующих, ревнивыи же не может помилован быти от гонящих его». Сия слышав, юнейший, с горким плачем неутешимое рыдание смесив, испроси от старца напутственныя молитвы и благословение и пойде искати брата, во Асии скрывшася.

И убо ходя по градом и слободам, соглядая улицы, обзирая междвория, но брата не видяше; обхождаше церкви, влачашеся по монастырем, но брата не усмотреваше; хождаше по торгом, утисняшеся во вратех, но брата не обреташе; яздяше по селом, скиташеся по весем, но брата не видяше; бегаше по степем, бродяше по блатом, приникаше по выскидем, обглядаше под хврастием, но брата не усмотреваше; ношашеся по морям, плаваше по езерам, преезжаше реки, прелазяше потоки, преклоняшеся по кладезем, зряше в источницех, смотряше во островех и лузех, на горах и в пещерах, но брата нигде же обреташе; скиташеся по пустыням, цепляшеся по щеглам, преметашеся по ломом и по язвинам, но брата взыскати не можаше.

Вниде в варварскую землю до горы превысокия Колыванския, яже высотою своею мало не касается облаком, и тамо виде многи звери и быстротечныя ласкавыя маралы, брата же нигде же не видяше. Понудися и еще впред ити до славныя Убы реки и за ню несколко прешед, не досизая токмо Норъзайсанския пучины, но единаче брата не обреташе. Кропяше слезами землю, лияше на путех рыдание, орошаше дебри плачем, наводняше блата жалостию и ко всем мил ся деяше, да брата обрящет, но тои не обреташеся. Падаше на лице земли, целоваше холмы, ущедряше камение, приветоваше пещеры, услаждаше пустыни, да брата обрящет, но тои не объявляшеся нигде же. Обращаше глас ко Асии, простираше слово к Симове части, вопияше жалостно ко Убе реце, прося брата его дати ему, но тии вси вопль его молчанием претекаху и никто же ущеряше плачющаго юношу.

Обрете же ся некто щедр, ущедряя того слезы, милуя того рыдание и глаголя: «Брата ли ищеши, его же Асия скры во огни и пепеле. И се место, идеже той огнем и дымом скончася за православие». Слышав же се, юноша скорейше стрелы на место оно потече и, пришед, паде на землю, посыпая главу свою погребшим брата его пепелом и вопияше жалостно: «О, Европо, Европо, на се ли отпустила еси рожденнаго во твоих странах Иоанна, да зде пепелом главу свою посыплет? О, Россие, того ли ради отдала еси израстшаго во отечестве твоем сего славнаго мужа, да перстию сибирскою покрыет свои очи? О, Олонче, помазанныи страдалческою кровию, того ли ради отпустил еси из своих предел славнаго твоего посадника, да не помажеши праги твоя оного кровию? О, Выгорецие, на се ли издала еси от своея пустынныя пазухи сие твое присное чадо, да скончается тои во Асии? Но и ты, Асие, со странами твоими и страны с пределы вашими, предели же с пустынями Кошуциею, Вышимиею и Уборециею, на се ли восприясте выгорецкаго нашего общебратственнаго послушника, да в ваших странах пламенем огня повит будет? Но вем, яко страна стране не возторжествова о кончине брата моего, но сице Богу изволившу, Ему же кто воспротивится, еже бо (рече) [Исаия, 14] совещает Богу, кто разорит и руку Его высокую кто отвратит».

И тако плачася, разгребаше пепел, страдалческия сожженныя члены в себе держащии, и между протчими обрете некоторую сухую главу, не всю до конца пламенем пояденую, ю же приим лобызая, пояше: «Приидите, последнее целование дадим, братие, умершим», - с нею же и прочыя обретеныя члены целуя и рыдателно от лица всех пострадавших вопияше: «Зряще нас, безгласных и без дыхания лежащих, восплачитеся о нас, вси братия и друзи, и сродницы, и знаемии». И сице оплакав, сице обрыдав выгорецкии вторыи странник перваго странника Иоанна, и елики члены возможе собрати, положи оны во гробе и по обычаю христианскому почте тыя надгробным пением и погребе их на месте оном, идеже скончашася тии за древлеотеческое благочестие, души же их помяну сладкопесненною церковнаго чина панахидою и со всеми всем воспе блаженную вечную память.

Тем же, благочестивии слышателие, воспомните любовь любезнаго вашего Иоанна, елицы тоземственною любовию к нему сосвязаннии, елицы единопустынным обитанием с ним древле тако в Европе, яко во Асии всеусердно всеусердною молитвою помолим Господа Бога, да подаст ему место покоя и радости со иже с ним скончавшимися. Нам же зде обуреваемым в страстнем жития сего суетнаго море да даст тишину незыблему и невлаему, да возможем свободитися от грехов и страстеи, свободивше же ся, да сподобимся удобейше с миром отъити в будущии безпечалныи век, еже буди нам получити о том самом Господе нашем, Ему же слава вовеки веком. Аминь.