Афтобиография Стефана.
Вместо предисловия ...
Дорогая сестра!
Ты просила нас написать хотя краткую историю жизни почившаго брата и друга Стефана.
Исполнив просьбу мы постарались, сколько возможно в наше время и в наших условиях поискать материал для составления биографии юнаго християнина. Были спрошены его друзья, собраны письма его и к нему, а также включены сюда и собственные воспоминания, поскольку нам приходилось жить вместе.
Его высокая душа, его удивительная жизнь достойны пера искуснаго писателя. И если в сем труде, ты любительница и ревнительница благочестия, найдешь что-либо недостойное, или грубое, то великодушно прости, припиши это нашему невежеству, исправь, дополни своим изящным слогом, и да не унизится в твоих духовных глазах светлая личность исповедника, от нашего неумения.
1. Жизнь до принятия св. крещения.
Родился и вырос он в семье одного из благодетелей К-ай губ. с християнами знаком с малых лет. Ему было 10 лет когда старший брат ушел в странство. Приглашали и его, но он решительно отвечал, - нет, не пойду. Поститься, молиться, сидеть в келье!.. Ему казалось это невозможным.
Живой, смелый, способный он удивлял в школе учителей своими успехами, а в деревне среди мальчишек всегда герой, предводитель в драках. Он частенько назывался Пашка-сорванец! Беззастенчивый, через чур разговорчивый он знал все деревенские новости, и не раз получал строгий выговор за язык.
При этом надо заметить его любовь к природе. Сохранилось школьное сочинение «Озарово», где он описывает соседний лес во все четыре времени года и с такими подробностями, с такою любовию, что приходится удивляться.
Пятнадцати лет оно окончил сельскую школу один из первых. Все, и учителя и родители – предлагали ему продолжать учение. Павел отказался. Мы не могли установить по каким причинам, за этот год у него изменилось поведение довольно сильно. – Вместо прежних гулянок с товарищами, он стал посещать християнские собрания, каждый воскресный день посещал моление, и наконец высказал желание поехать к брату и быть християнином. Но временно ему отказали и посоветовали готовиться.
В этот год, 1981 [1931? – И. К.] по хри-му счислению, на Троицу состоялся большой диспут в том р-не о Боге из Ил. приезжал антирелигиозный лектор Б-н, а со стороны верующих выступал А. Н. Глубоко-содержательные речи християнскаго проповедника и всеобщий интерес слушателей, произвели на юношу большое впечатление. У него пробудилось сильное желание самому научиться говорить в защиту веры в Бога, и он стал настойчиво проситься у приехавших християн/старцев В. И. и А. Н. взять его с собой. Спросили письмом разрешения у О. А. Скоро пришол ответ, согласие и Павел взволнованный и радостный поехал на мельницу.
Полтора года он был видовым. Ходил по поручению в город, косил, молотил, работал топором и в тоже время прислушивался к беседам, и поучениям, сам читал нравственное писание, и к Рожеству Христову 1933 года, подготовившись постом и молитвой, принял св. крещение с именем Стефана. Крестным отцом ему был С. Н.
2. Колектив.
Ты, любезная сестра, имеешь ли представление что такое в свое время был колектив «Аксиома»? 15-17 человек хр-н, еще больше видовых, молодежи не менее 16 ч. Работа – полевая и келейная, занятия, беседы, праздники, стихи, дружеские разговоры, письма, посещения, богатейшая библиотека - как много интереснаго! как многому можно было учиться! и мы учились, и учились.
Стефан был светлым огоньком среди нас. Всегда с улыбкой, услужливый, кроткий – он был всеми любим. Несмотря уже на дватцатилетний возраст нам друг был, насколько прост, невинен, прост, чист и ласков, что за ним укрепилось название «большой ребенок». Был там у нас Павлуша: мальчик лет пятнатцати, нискаго росту, широкоплечий, настолько серьезный медлительный во ответах, не торопливый в движениях, его иначе и не называли как «маленький мужик». А Стефана частенько с улыбкой любви величали «большой ребенок». Не запомнилось ни одного случая с кем бы он поссорился, или имел гнев или оказал непослушание. В скромности превосходил всех. И когда нам пришлось услышать, что на быв. родине он был «Пашка-сорванец», то удивлению не было границ. За короткие годы християнской жизни он совершенно изменился.
Любил он молитву, любил читать с каким-то восторгом, например прочитал он тогда «Исповедь» Блаж. Августина»! Любил и умел расказывать вслух что-либо, как живая перед глазами рисуется одна картина: Воскресение: Большая моленная, на скамейках расместились братия. А впереди, у налоя, стоит белокурый, еще безусый Стефан и грудным, приятным задушевным голосом читает на память стихотворение о Блудном сыне:
Бродил я далеко, в чужой стороне
И страсти во мне немолчно кипели
Небесный Отец на забыл обо мне
Следил Он за мною с колыбели ...
С каким восторгом, с какой любовью передал он его! У многих бежали слезы: Его доброе сердце было слишком отзывчиво к божественной красоте, к милосердию Божию и своими возвышенными чувствами и невольно увлекал он других.
В то время болел катаром желудка: питаться приходилось только овсяную похлебку. Но никто не слыхал от него недовольства или ропота на свое положение.
Да годы проведенные братом Стефаном на колективе, научили искуству жить с братиями в мире, любви, и согласии.
3. Урал.
По воле старших в 1986 [1936? – И. К.] он переезжает на Урал. Исполнилась его заветная мечта учиться проповеди и он всей душой отдался занятиям. Способности оказались большие, что другим давалось с трудом, то Стефан запоминал и усваивал легко, с одного разу как говорится. Передавал убедительно, логично с душевным подъемом, так что все радовались его успехам. Прошол вопросы на старых раскольников, потом на Корнило-Федоровцев, а потом перешол к научным вопросам. Все было новым, интересным, захватывающим. Правда, занятия давали пищу только уму, но душевная-сердечная область не были оставлены. В праздники читались нравственныя поучения, по вечерам бывали хорошие разсуждения о том, как жить по Евангелию, а желающему, в свободное время имелась возможность самому заглянуть в св. писание.
27 декабря у Стефана был день ангела, один взял Минею и в моленной стал читать про себя уже не раз читанное житие Архидиякона Стефана. Любил он своего святаго: его страдания, его кончина всегда вызывали в нем высокия чувства. Вот он докончил житие, глубоко вздохнул и взором остановился на иконостасе. Никто не мешал его безмолвию, на глазах блестели слезы. Что думал он в минуты эти??? Быть может он мысленно стоял на Голгофской горе, видел страдания Исуса Христа, слышал Его Божественный голос «Отче! прости им. Не знают бо что творят» - и своим чутким сердцем сострадал небесному Учителю!
Быть может его взорам рисовалась окраина большого Иеросалима, где озлобленная толпа побивала камнями перваго мученика за Христа Стефана, и как бы слышал его предсмертные слова: - «Господи! не вмени им греха сего!».
В его житии он только часто видел «Яко умирающим за Христа несть на воздусе удержания ... несть к возшествию препятствия и коего либо испытания, но простый путь отверсто небо».
Быть может в его душе горело желание пострадать за Христа, за веру в Него, и он проверял себя – хватит ли силы, терпения и любви?
Быть может он вспомнил своего друга, осужденнаго в Соловецкий лагирь. Мысленно шол сам туда, и как бы уже работал и страдал вместе с ним!
Он молился и просил помощи у своего покровителя первомученика Стефана. Слезы скатывались на грудь. Он их не удерживал. Это были чудные слезы умиления, благодатные слезы любви, святые слезы восторга очищающие, облагораживающие, возносящие душу на небо ... Счастлив тот, кто может плакать такими слезами ...
Через две недели после этого дня он писал письмо своей тете такого содержания.
«7438 г. Генваря 14. П. А. Христос посреде нас!
Дорогая сестрица Таисия приими от меня нижайший християнский поклон с искренним пожеланием получить от Господа-Бога самые дорогие, и вожделенныя для нас блага, те блага, о которых ты писала нам, что отнять их от нас никто не может, если только сами не захотим оставить их.
Очень ужасно сес. Таисия, эти слова в твоем письме, мне понравились и запечатлелись.
Потом: «Жизнь наша Христос и смерть за Него приобретение, - в том наше счастие и сокровище – котораго мир не знает» - писала ты нам.
Слава Богу, дорогая с. Таисия, и я также считаю и также мыслю, что жить для Христа добродетельно, или умереть если потребуется за Его св. Веру – в этом наша радость и наше счастье. – О! как бы я был счаслив, если бы это не осталось только словами, но на деле бы жить для Христа, на деле исполнять Его заповеди и пострадать бы с радостию за это, если потребуют обстоятельства.
Молись, Господа ради, дорогая с. Таисия, чтобы Господь помог мне не отступить от этих намерений, от этого истиннаго счастия ... затем п. х. р. с любовию к тебе гр. Стефан».
Вот святыя искренния желания християнина, так он писал, так говорил, так чувствовал в своем сердце, таким его знали окружающие. Читал-ли он св. Златоуст. 8-ю беседу, на послание к Ефесеом, где восхваляются узы ап. Павла, где говорится, что «нет ничего выше злострадания за Христа», но в его душе все время горело желание быть исповедником, понести сколько силы позволят, изгнание, труды и скорби за правую веру.
И его желание вскоре исполнилось, прошло ровно семь месецев с того дня, когда он писал письмо своей тете, в том районе были произведены обыски, арестовали хр-н сем человек, благодетелей около восемнатцати челов. И всех взятых, и в том числе Стефана, отправили в У-ую тюрьму.
4. Тюрьма.
Белое четырехэтажное здание Екатерининских времен, толстыя стены, обитыя железом двери, огромныя замки, решотки в окнах, полутемныя камеры, суровые окрики надзирателей, недостаток пищи, холод, насмешки. Да не напрасно пишут заключенные: «Кто был тот не забудет». Редкий человек без содрогания входит в это горнило разных испытаний. Но Стефан был спокоен. Камера №4: Он бодрый, веселый, довольный, с окружающими ласков и уважителен и только когда заходил спор о вере казался более серьезным. Старался чтобы кого-нибудь не оскорбить, кто находился в грустном настроении он умел отнестись с живым участием поговорить, утешить, часто писал письма и заявления по прозьбе. И заметно было с каким уважением относились к нему сокамерники. Даже можно сказать любили – «Вот истинный християнин» - были слышны отзывы.
В свободное время он читал Новый завет, молился углублялся в себя: Чем кончится дело – свободой, заключением, или смертью он не беспокоился об этом. «Все случилось по воле Божией, - говорил не раз, - за все слава Богу».
Приехали навестить мама с тетей. Разрешили свидание. Ниское помещение, решотка, шум голосов. Стефан с братом М. по одну сторону, по другую полные печали приехавшие. Слова перемешаны слезами. «Мама! – сказал спокойно Стефан, - нам 58-ю статью дали. По этой статье много сейчас растреливают. Может быть растреляют и нас ... Не жалейте нас много. Мы знаем за что страдаем. Будь воля Божия».
Оживленный и радостный он возвратился в свою камеру. Решительный и безстрашный он был в исповедании веры. На допросах-ли, в частных-ли разговорах, он смело произносил имя Христа. Был такой случай: при выходе на прогулку надзиратель заругался громко и богохульно. Товарищи Стефана с тяжолым чувством прошли мимо, но не выдержал он:
- Зачем хулить Бога? Чем он тебе досадил? Разве нельзя сказать иначе? – раздались смелые слова.
Тот разсыпался в угрозах, а Стефан спокойно пошол на прогулку.
Вот еще пример: в Б-е на пути в У. во время прибытия этапа, надо было заполнить анкету и расписатся, двое християн расписались как требуется и с исповеданием и правильным годом. Пришла очередь Стефану, он поставил свое имя и отечество и только хотел написать християнский год, как вдруг писарь вырвал у него из рук ручку. Трудно и выразить какое чувство обиды охватило Стефана. Это было не простое чувство обиды, а, обиды лишения исповедания. Он кротко умолял дать ему докончить, то настойчиво требовал, когда же не обратили внимания ни на то, ни на другое – он заплакал навзрыд. Братья едва утешили его. Так он всегда следил за исповеданием веры. Самым лучшим показателем его настроения может служить стихотворение написанное им после объявления приговора родным, вот оно.
Узник.
Вечерней порой среди мрачной тюрьмы
Младой заключенный стоял,
А к небу спокойно свой взор устремлял
Молитву туда возсылал.
То был християнин, он с юных годов
Христа глубоко полюбил,
И образ Его непорочный в душе
С тех пор непрестанно носил.
Теперь он так часто молитву шептал,
Все вторил писанье святое:
За все слава Богу, за все и за все –
За счастье, за радость, за горе ...
А может ли, Боже, на участь пенять,
Когда мы святым подражаем:
И нам-ли здесь, слава Тебе, не сказать,
Когда мы за веру страдаем!
Здесь ближе к нам Бог, и молитва к нему.
Здесь чаще и чаще бывает;
Здесь ближе святые милые друзья,
Любовь с каждным днем возрастает.
Терпенью святому научит тюрьма,
Научит святому смиренью:
Людския страданья покажет она
Покажет нам путь к умиленью.
Прощаются здешним страданием грехи
Прощаются злые пороки,
Святых же лишь больше они прославляли:
Так славились прежде пророки.
Тюрьму освятили апостолы все
В тюрьме побывал Сам Владыка,
Его предотеча здесь сложил главу
Сокрывшись от здешнего света.
И мученик лик прославил Христа
Своей непорочною кровью,
Они пострадали, людей не виня
Но к людям пылая любовью.
И мы подражая, должны все простить
Людям, что в тюрьму затворили,
Отняли что было, как в плен завели,
Что голодом тело томили.
За все это Боже, прости их прости,
И наши оставь прегрешенья:
Наш ум просвети и любовь сохрани,
Устрой все на наше спасенье!..
Быть может твой слух сестра немного опечалит отсутствием рифмы в некоторых строках, но обрати внимание на смысл, на содержание: какая глубина, какая сила, чистота и истинность выражена здесь! Приходится удивляться и поражаться – когда успел воплотить в себе такое высокое понятие християнского учения.
Полгода тюремнаго заключения и Стефана отправили этапом на пять лет в Вишерский Конц-лагерь.
5. Лагерь.
Жуткая вещь этап /был в это время/. Многие заключенные считали его хуже тюрьмы, хуже лагеря и ссылки. Чрезвычайная строгость при переходах – малейшая тревога и команда «ложись»! Снег-ли, грязь-ли – ложись, или становись на колени. Вещи нести на себе иногда по несколько километров. В вагоне страшная духота, теснота и много разных неудобств, которых ни понять тому, кто сам не испытал это, «узкаго и тесного пути». А в добавок грозная «шпана» - сам отдашь последнее, лишь-бы не тронули.
Неудивительно поэтому, что Стефан отправившись полубольным из тюрьмы, по приезду в лагирь чрез две недели слег, и пробыл в больнице около 3 месяцев. Оказался гнойный плеврит: Сделали 5 проколов и выкачали литр жидкости. А потом и легкие заболели, но и здесь в новых условиях он не изменил своего поведения. Также ревностно старался сохранить исповедание, тоже спокойствие духа и благодарность. Мясную пищу и там не принимал. А потом пошла лагерная работа. Был он уборщиком, топил печи, носил кипяток, подметал: был кочегаром, был землекопом. Был простым рабочим на лесной бирже. Переписываем листок оставшийся в его вещах не посланным:
«Наша бригада должна идти на работу к 12 час. ночи. Наша бригада должна идти на работу на баланах /бревнах/ на раскатке штабелей, работа опасная и трудная: ее все побаиваются в лагере. В этот день перед Рож. Хрис. я не унывая иду на работу, зная что в это самое время, християне, близкие и дорогие для меня люди, не спят бодрствуют. Они будут торжественно и радостно встречать этот праздник, как когда-то вместе с ними встречал и я. Чтоже? здесь на баланах, но буду вместе с ними встречать этот Великий праздник. Такия мысли приходят в голову идя на работу. Приходим на место. Меня назначили работать с турками. Раскатываем потихоньку большой штабель баланов. Время идет быстро. Тиха морозна и как будьто безучастна к нам Рожественская ночь. Отдыхаем часто садимся на бревнах, турки калякают между собой, я ничего не понимаю. Иду в сто- ...».
На этом
кончается рукопись, как жаль что не сохранились
следующие листы. Через них мы узнали бы его душевныя
чувства. Но достаточно и того что сохранилось. Вот он пишет старшему брату 27
ноября
«Я охотно соглашаюсь с тобой, милый брат что не без смысла и не без Его воли случилось все это с нами. Часто вспоминая твое выражение: "Пусть будет на все воля Божия". И это утешает меня. Правда плохо-ли мы жили, хорошо-ли, но жизнь свою мы отдали в Его руки. И наши сердца все равно принадлежат Ему. А не этому грешному миру. Если же я все таки оказался в пене этих житейских волн, то и это, я верю попущено для моей же пользы. И быть может все это минует, пройдет. Быть может я снова увижу свободу, - милыя дорогия лица! Как будет это хорошо, дорогой М.! Свобода будет ценнее и наша дружба, думаю, будет еще милея, и ценнея. – Эта надежда, которой сейчас живу. Ну а если этим мечтам не суждено сбысться, и я погибну здесь, как гибнут здесь другие, то пусть же опять на все будет воля Божия».
И еще из письма к сестре, по годам моложе его:
«Милая сестра: и дорогая Ю.! Я очень радуюсь, когда мне пишут о тебе. Что Ю. живет хорошо. Так и вперед старайся жить как сейчас живешь. Не старайся много выделятся, стой на этом святом пути, как героиня, несмотря на разныя вражеския козни, несмотря на лживый обманчивый мир, и проси Бога, чтобы Он помог устоять тебе до конца. Дорогая Ю.! Как я буду счаслив выйдя - Бог даст, из лагирей и найдя тебя християнкой. Только бы Господь привел дожить до того. Мы будем вместе с тобой спасаться. Вместе будет легче и радостнее. А теперь еще раз прости меня дорогая сестрица. Желаю тебе самых наилучших благ мира душевнаго, который принес с собой родившиися Спаситель, любви и прощения которыя Он благословил. И с этими духовными дарами желаю тебе счасливого провести твою юную християнскую жизнь. Остаюсь искренно любящий тебя твой брат Стефан».
Вот видите о чем он думает: не испугала его тюрьма, не поколебала веру лагерная обстановка, не изменились желания. Вернувшись, он мечтает быть только християнином, значит снова труды и лишения. Еще не отбыв перваго срока, он готов на второй и так до конца.
В тоже время он внимательно следил за своим поведением. В одном из писем к брату находим такие слова: - «Но и здесь, конечно, стараешься по возможности держать себя в порядке. И как только немного позабудешься сразу на душе становится тяжелее. Все вокруг кажется плохо. Когда же на душе хорошо, то и здесь /в лагерях/ ничего».
Голос совести у него ясно звучал, был не затемненный, и он там жил и работал для Господа. Вот еще слова полные християнской любви и сострадательности:
«Многие, пробывшие здесь уже несколько лет, не помнят такого труднаго положения какое настало сейчас в лагирях: Я по материальному живу еще ничего, в сравнении с другими, но очень жаль, дорогой брат, измученный, бедный и голодный заключенный люд ... Но пусть будет, что будет: Я решаюсь все переносить. Половина срока моего заключения уже прошла, быть может скоротаю как-нибудь и другую половину.
Дорогой брат, молись за меня, чтобы нам снова увидеться, и не только за меня, а и за весь мир погибающий».
За дватцать восем месяцев проведенных в лагере пришлось всего ему повидать. Один раз посылку получил: в тот же день шпана стащила ее. Один раз пропали все вещи. На работе бревном ногу отдавило, в больнице лежал. В штрафизоляторе сидел и видел такие трудности о которых – «не в этих условиях писать», - выразился он в одном письме. Ведь письма все проходили цензуру третьей части.
И наконец здоровье его совершенно подорвалось. В начале 40-го года его снова уже пятый раз положили в больницу, а 6-го Июня он кончился.
Переписываем разсказ сестры нашей. И которая была в том же лагере и виделась с ним.
6. Кончина.
- «Я работала в Вишлагере санитаркой в медицынской лабаратории. Один раз перелистывая толстую книгу в которую заносились все прошедшие изследование крови или мокроты. Смотрю – безфамильный Стефан Федоровичь! Заведущая славная была женщина – спрашиваю: Марья Семеновна! Вы не помните такого больного? Очень хорошо помню. А что тебе он родной? Не брат-ли? – Нет отвечаю, - только по вере брат, где он сейчас? – Не знаю где, хороший, тихий, молодой человек, - отозвалась она.
Вскоре я увидела С. П. благодетеля из В-хи. Он мне сказал, что брат Стефан больной лежит в бараке по внутренним, написала ему записку. Он ответил приглашает к сибе. Я сказала Марье Семеновне и попросила ее устроить свидание с ним.
На другой день врачь, женщина того лазарета, приходила за результатами иследования, Марья Семенов. обратилась к ней с прозьбой: "У вас там есть больной – безфамильный. Нашей И-е хочется повидаться с ним, возможно-ли?"
- "А безфамильный! Замечательно спокойный больной. Пусть приходит, только в халате и с чернаго хода, и не раньше 12 часов".
Я пошла, помню, попросила вызвать безфамильнаго, и дожидаясь в коридоре, больных много ходит – как узнаю его, никогда не видела? Смотрю – высокий белый, худой молодой человек идет прямо ко мне.
- Здравствуй сестра. Как я рад, как я рад!
Глаза оживились, на щеках легкий румянец появился.
- Чем болеешь? – спросила я.
Он кашлянул несколько раз сухим горловым кашлем и добродушно улыбнулся. – Не знаю чем, думаю что малярия, каждый вечер температура поднимается, озноб, апетита нет, а врачи говорят туберкулес.
- Не нужно-ли чего тебе?
- Нет, пока ничего не надо. Ты приходи как нибудь днем, во время прогулки. Поболее поговорим, охота.
Больные заволновались, - начальство идет, и нам пришлось растаться. Всего за десять дней до кончины мы увидались с ним. Не один раз была у него в палате. И в теплые дни они выходили на прогулку. Сидели на лавке, один раз прочитал мне большое письмо от брата. Помню через четыре дня была комисия на предмет освобождения из лагиря по болезни. Он прошол эту комиссию и кто-то ему сказал, что он должен обязательно освободиться.
- Вот сестрица И., - мечтал он вслух с улыбкой ребенка, - может быть скоро отпустят, поеду к своим друзьям, повидаюсь, хорошо бы ты меня проводила, больной ведь я. Быть может и тебя отпустят – вместе и поедем.
- Что, - отвечаю, - разве всех отпустят. У меня вторая категория, работать еще могу.
- Нет, наверное мне не уехать, - грустным тоном добавляет каждый раз, здесь прийдется покончить свою жизнь. Вы уже с Савином П. похороните меня.
- А ты не боишься здесь умирать? Спросила я один раз.
- Нет, сестра! – спокойно ответил он: - правда хотелось бы еще раз, хоть на короткое время повидаться с любимыми друзьями, но да будет воля Божия надо мною. На глазах у него появились слезы, но он продолжал тихо: - Считаю себя счасливым, что я християнин, что я за веру сюда пришол. Совесть моя спокойная. Тяжело было иногда, но отчаяния не было никогда. Ни разу не пожалел о том, что прожил в странстве. Слава Богу за все. Аминь, добавил он и замолчал, устремив свой взгляд куда-то далеко.
Я больше не смела его безпокоить вопросами. Слова Златоуста всегда были на его устах. За все благодарил Бога, чтобы ни случилось с ним ...
В другой раз заговорил об исправе.
- Теперь одно меня безпокоит, - как бы исправиться в повреждениях. Начал бы надо положить, а от кого и как – не знаю.
- Не печалься братец Стефан, - утешала я, - повреждения у тебя не большие и то в неволе, а общия труды, болезни, исповедание все покроют.
- Да, я надеюсь на милость Божию, ответил он: А все таки думаю так сделать – когда совсем плохо будет, то положу начал от св. отцов, исповедаю тем, кто будет около меня и не буду никакой пищи принимать.
После кончины я спрашивала сиделок и они сказали, что больной действительно отказался от пищи в последний день.
- 5-го Июня вечером я была у него в палате. Лежит бледный, худой, дыхание частое. А глаза смотрят ласково так хорошо. Такой добрый он был, что все его любили.
- Мне сегодня тяжело что-то сестра – сказал он: - Ты прийди завтра, потом добавил: - запиши адрес на бывшую родину. – Кончусь, сообщи им.
- Тебе сегодня тяжело, я потом прийду запишу, не надо–ли чего?
- Принеси чего-нибудь сладкаго. А все таки адрес то запиши!
Я записала адрес, простилась и ушла чуть не со слезами. Так было жаль его, а помочь нечем. Это наше последнее свидание.
Утром шестого мне сходить не пришлось, а вечером зашел к нему С. П. Через сиделок больной передал, чтобы пришол завтра. – Сегодня тяжело ему, - добавила она. С. П. выйдя должен пройти над окном где лежал больной. Передают, что Стефан повернулся посмотреть в окно, и в тот момент тихо кончился, сознание было при нем до последней минуты.
1941 года, 6-го Июня в понедельник второй недели Петрова поста на 28-м году жизни Стефана не стало на земле.
Проводить нам его не разрешили, но все же по нашей прозьбе похоронили одного. Я в тот же день написала письмо на его бывшую родину, но так как почта только что была, а разрешалось писать один раз в месяц, то я послала не легально. Письмо перехватили, вызвали в третью часть.
- Писала нелегально письмо? – спрашивает уполномоченный?
- Нет, - отвечаю.
- А это кто писал? – показывает мне письмо А. – Зачем?
- Меня просил знакомый, а ждать целый месяц.
- А вы знаете, что это незаконно?
- Молчу.
- Вот сейчас протокол на все напишу, а в следующий раз посадим.
Я про себя думаю, - хоть сейчас садите: за это и посидеть не тяжело.
Вот все, что могу расказать вам о брате Стефане», - закончила наша ревностная сестра И.
7. Заключение.
Наш труд приходит к концу, осталось сказать еще немного для памяти юнаго християнина.
Через неделю пришло освобождение. Но Стефана уже не застало в живых. Его тело погребено в сосновом лесу на берегу Вишеры, а душа вознеслась к престолу Божию, готовая расказать небесному Судие свою короткую, но полную трудов, земную жизнь.
Невольно вспоминаются слова Священномуч. Киприяна о том, что - «Надлежит причислить к блаженным мученикам» и тех, «кои хотя не были замучены в темнице, однакож умерли славною смертию ... Кто пред очами Божиими обрек себя на мучение и смерть, тот претерпел все, что мог претерпеть. В писании сказано: Всяк иже исповесть Мя пред человеки, исповем его и Аз пред Отцом Моим иже на небесех (Матф. 10, 33). И они исповедали Господь говорит: "Претерпевыи до конца, той спасен будет" (Матф. 24, 13). И они претерпели, и претерпев до конца, заслужили полную и неотъемлемую награду за свои доблести. В другом месте написано: "Будь верен даже до смерти, и дам ти венец живота (Апок. 2, 10). И они до смерти пребыли верными, твердыми и непоколебимыми. Когда к ревностному исповеданию в темнице и узам присоединяется и смерть, то слава мученика совершилась». Том 1, стр. 157-8.
Стефан кончился один на далеком севере, у него постели не было ни родных, ни друзей, ни просто быть может он скорбел душой об этом, но Бог утешил его. «Ради странничества его отворите ему небо», почему не вспомнить здесь эти святые слова?
В пророчестве о последних християнах сказано: «Приидти же имут на ня напасти, и обретшиися в напастях, и доблественно претерпевши страсти и яко злато искушено, больше нас и отец наших обрящутся пред Богом».
И действительно, если сравнить былого инока-християнина, мирно трудящагося где нибудь в монастыре, в тихом уединении, без мирских соблазн, без страха гонений, без скорбей странничества, без опасения каждый день пойти в тюрьму-ссылку на долгие годы, - и сравнить с трудами, которыя достаются на долю нынешних християн, то какая большая разница получается при этом?!
Вспомним еще одно место из св. писания:
«Не одно и тоже – сложить голову в краткое мгновение времени, или бороться так долго со столькими скорбями, опасениями угрозами, темницами, ссылками ... со столькими порицаниями, поношениями, насмешками: это гораздо высший вид подвижничества ... Вы не одну, не две, не три, вы перенесли много смертей, если не на деле, то в душе» (Св. И. Златоуст. т. 3, стр. 534-5).
И этот путь, наш любимый друг и брат Стефан прошол чистым, святым бодрым: он пронес через густой туман испытаний светильник веры горящим, надежду не угасил ея любовь не охладевшей, и будет служить для нас примером достойным подражания ...
Помнится, покойный о. Арсений не один раз говорил: Счасливый Стефан, исповедником кончился.
Сергей Иван. его кресный, всего за 10 дней до своей кончины писал о нем так:
«Только здесь сейчас я услышал весть печальную, и в тоже время радостную – это о дорогом Стефане, я все время о нем болел душею. Хоть грешен я, но не забывал его в своих молитвах. С одной стороны печальную, что навечно разлучились, но с другой – неописуемо радуюсь за него – и верю, что он исповедник и страдалец, надеюсь что он от Господа получит великие почести, как достойный этого, как и сказал свящ.-муч. Киприян, что мученичества надо заслужить. Так и Стефан наш жил достойно этого. Его жизнь была примером для всех – я всегда видел в нем особого человека, проникнутого страхом Божиим. Вечная ему память, вечная память. С любовию к вам гр. чел. Сер. 24 ф.».
Брату Стефану вечная память, а с нами идущими и трудящимися да будет всегда милость и благоволение Божие – аминь.