Н. Д. Зольникова

 

ЛИТЕРАТУРА НОВОГО ВРЕМЕНИ В СТРАННИЧЕСКИХ СБОРНИКАХ ПОСТОЯННОГО СОСТАВА «СВЕТ» И «УНИВЕРС»: НОВАЦИИ И ТРАДИЦИИ В XX В.*

[Традиции и новации в духовной культуре Сибири XVII—XX вв. Сборник научных трудов. Новосибирск. 2003. РАН. Сибирское отделение. Институт истории.]

 

В конце XIX — начале XX в. староверие в России, в том числе и в Сибири, переживало особенно интенсивное развитие. Этому способст­вовало существование мощных региональных и столичных центров различных старообрядческих направлений («согласий»). Они сумели воспользоваться ослаблением репрессивной политики и новой ситуа­цией, созданной указом 1905 г. о веротерпимости. Немалую роль сыг­рала и необходимость адаптации к культуре Нового времени, которая в этот период бурного развития капитализма все шире вовлекала в свою сферу население России. Распространение школьного образования в среде староверов, оживление книгоиздательской деятельности, возник­новение собственной периодики, усиление конфессиональной полеми­ки и литературного творчества — все это до сих пор мало изучено. Урало-Сибирский регион представляет здесь особенный интерес. Старооб­рядчество по-прежнему участвовало в колонизационном движении (как санкционированном, так и нет). Оно традиционно сохраняло тесные связи с местами выхода (иногда достаточно давнего), следовательно, и с происходившими там процессами. В это время капиталистическая составляющая в среде староверия получила возможность широкого развития, что дополнительно стимулировало проникновение в его тол­щу элементов новой культуры. С другой стороны, сохранялся еще очень значительный слой патриархального крестьянства с его идейны­ми традициями подчеркнутой верности старине в укладе жизни и ми­ровоззрении.

Отражение этих процессов в литературном творчестве часовен­ных и филипповцев Урало-Сибирского региона обнаружило ряд сход­ных черт, что повлекло необходимость дальнейшего сравнения литературы разных согласий староверия для исследования общих закономер­ностей их развития в этот интереснейший период российской истории.

Страннический сборник постоянного состава «Свет» представ­ляет в этом отношении несомненный интерес. Точная дата его возник­новения неизвестна; по косвенным свидетельствам, — не ранее апреля 1917 г., как считает А. И. Мальцев, введший сборник в научный обо­рот¹. По его предположению, «Свет», как и ряд аналогичных сборни­ков, был создан в одном из ответвлений разделившегося во втором десятилетии XX в. страннического согласия.

Вопрос о месте создания «Света» также пока не решен². Однако его репрезентативный объем (более 500 листов с оборотами) и дли­тельное бытование на территории Сибири позволяют привлечь сборник к сравнению с современными ему произведениями урало-сибирских староверов других согласий. К тому же в сборнике присутствуют мно­гочисленные рукописные маргиналии, имеющие характер как указате­ля, так и дополнений к основному тексту со своим рядом отсылок к источникам. Таким образом, перед нами своеобразное соавторство какого-то читателя (или читателей?), разнесенное во времени и, воз­можно, в пространстве. Проблема источников страннических сборни­ков постоянного состава в качестве актуальной была поднята А. И. Мальцевым. Не менее важно, как уже отмечалось выше, сравнить характер источников страннических сочинений и литературы других ветвей староверия, уточняя таким образом эволюцию круга чтения в старообрядческой среде.

При подсчете цитат из разнообразных источников в сборнике «Свет» учитывались цитаты как основного текста, так и маргиналий, и не учитывались «внутренние» цитаты источников. Здесь необходима важная оговорка. А. И. Мальцев установил, что в сборнике «Свет» в качестве поставщиков нужных текстов использованы другие сборники, например, аналогичный «Свету» «Изумруд», откуда переписывался «без изменений целый ряд цитат из различных книг»³. Таким образом, при написании «Света» использовались своеобразные «цитатники». Подобное явление нами не учитывается, т. к. для регистрации всех ис­точников, использованных как «цитатник», необходимо специальное исследование, выходящее за рамки данной статьи.

 

Сборники постоянного состава «Изумруд», «Свет», «Универс» и др., как показал А. И. Мальцев, возникали вследствие желания соста­вителей сделать доступными для одноверцев собранную в течение многих лет в странническом центре огромную библиотеку выписок из различных источников на всевозможные, волновавшие книжников те­мы. Таким образом, эти сборники сами по сути являются цитатниками, компиляциями источников, хотя одновременно подборки цитат в них выстроены по строго заданному плану и имеют вполне четко выражен­ную цель защиты мировоззрения и вероучения странников, а также обличения иных конфессий⁴.

Подобный тип литературы в староверии являлся традиционным. В частности, он известен по памятникам часовенного согласия XIX—XX вв.⁵ Равно широко было распространено использование чужих со­чинений как резервуаров необходимых цитат, заимствование которых в большинстве случаев оставалось скрытым — в отличие от прямого ци­тирования, источник которого староверы часто указывали на полях своего труда или рядом с цитатой⁶.

В сборнике «Свет» нами учтено 3048 цитат (несколько листов сборника утрачено, поэтому реально их было больше). При подсчетах в ряде случаев учитывались и простые указания на название источника без самого текста цитаты. В старообрядческой традиции известен спо­соб такого привлечения источников: дается тезис, иногда в форме во­проса. Ответ при этом представляется автору настолько очевидным, что даже не формулируется, поэтому просто приводится перечень ис­точников с выходными данными, в которых содержатся нужные иллю­страции или доказательства тезиса.

В сборнике «Свет» 179 цитат относится непосредственно к Вет­хому и Новому завету (соответственно, 25 и 154 цитаты), что составля­ет 6% общего количества. Если сравнить аналогичные подсчеты по некоторым сочинениям XIX — начала XX вв., написанным часовенны­ми и филипповцами, то обнаруживается близкая картина. В «Книге, правый путь показующей», созданной часовенными в 1830 г. такие цитаты составляют 6%⁷. Старейшина уральских часовенных наставни­ков В. А. Ласкин в сочинении об антихристе (1910 г.) впрямую обра­щается к Ветхому и Новому завету в 8% случаев; глава сибирских ча­совенных скитов о. Симеон в одном из своих больших программных произведений 1927 г. — в 14%⁸. В цикле сибирских филипповских сборников энцилопедического характера, составление которых отно­сится к самому концу XIX в., подобные цитаты дают 8%⁹.

Для старообрядческой литературы, наследницы древнерусской, непосредственное обращение к текстам Писания было характерно го­раздо менее, чем использование посредников-толкователей: отцов церкви и шире — вообще христианских писателей древности и средне­вековья. К цитатам из творений отцов церкви, средневековых полеми­стов, историков, а также из сборников душеполезной литературы отно­сится около половины всех приводимых в «Свете» текстов: 1481 (49%). Кроме того, практически того же типа литература представлена в церковном круге богослужебной литературы, активно используемой «Светом» (372 цитаты, или 12% общего их количества). Нужно отме­тить, что активное привлечение служебных книг церковного круга (это разного типа евангелия с толкованиями, Псалтири, Часословы и Часовники, Октоихи, Минеи, Триоди и т. п.) — вообще одна из характерных черт старообрядческой литературы любого периода.

Довольно заметна в «Свете» и доля московских изданий середи­ны XVII в., связанных с переработкой украинской полемической лите­ратурой кануна Нового времени (к. XVI — первая половина XVII в.) и обладавших безусловным авторитетом во всех согласиях старообряд­чества¹⁰: это так называемые Книга о вере (35 цитат) и Книга Кирилла Иерусалимского (80 цитат), учтенные нами в группе «средневековых полемистов». Если объединить их с цитатами непосредственно из про­изведений юго-западнорусской литературы указанного периода (это Апокрисис, антиуниатское сочинение конца XVI в., Книга о правдивой единости Захария Копыстенского и его же Палинодия, положенная в основу Книги о вере¹¹), то получим 133 цитаты (4%).

В целом в сборнике «Свет» традиционная литература (Священ­ное Писание и Предание, творения отцов церкви, богослужебная, а также средневековая душеполезная литература и полемика и т. п.) представлена 1950 цитатами, что составляет 64% общего количества. Помимо этого, 79 цитат (3%) относится к старообрядческой ли­тературе, полемике и периодике (без учета изданной «никонианскими» историками). Таким образом, 67% цитат приходится на «свою» лите­ратуру. Но в обыкновение староверов довольно рано вошло и обра­щение к «чужой» литературе: изданиям светским и официальной пра­вославной церкви, вообще сочинениям иноверцев и т. п.¹²

Степень удаленности разных книг этой литературы от старооб­рядческой культуры была неодинаковой: более близкими были тексты авторитетных отцов церкви, но изданные противниками-«никонианами», а самыми чуждыми — антистарообрядческие и атеистические со­чинения.

Сборник «Свет» обращается к синодальным изданиям второй половины XVII—XVIII вв. — полемике, поучениям, нормативным доку­ментам 106 раз (4% всех цитат). Историография XIX — начала XX в., сборники документов и нарративных источников, миссионерская по­лемика официальной церкви, художественные произведения, нестаро­обрядческая периодика и др. составляют 913 упоминаний, или 29% всех цитат. Таким образом, источники традиционного типа в сборнике «Свет» преобладают, как и в филипповских сборниках (там это преоб­ладание достигало 87%).

Обратимся более подробно к составу цитируемых в сборнике источников. Непосредственное цитирование Священного Писания име­ет здесь свои особенности. Как отметил А. И. Мальцев, у всех странни­ческих сборников постоянного состава первой трети XX в. была оди­наковая структура, которая лежит в основе и «Света». Материал по­следнего делится по главам, каждая из которых имеет дальнейшее дробное деление. Нередко выдержки из Священного Писания приво­дятся первыми в череде цитат, составляющих содержание глав (или статей, на которые делятся главы). Так составитель сборника придавал максимальную авторитетность своему тезису, который приводимые цитаты были призваны подтвердить и проиллюстрировать.

Составители «Света» использовали литературу всех изданий, доступных ко времени создания сборника, однако их авторитетность в глазах странников, быть может, была неодинаковой. Возможно, поэто­му составитель «Света», как правило, тщательно указывает «выходные данные» своего источника. Хотя существенной, очевидно, была и забо­та опытных полемистов о своем читателе, которому демонстрировали полную возможность проверки цитат сборника, их достоверности. На­пример, к Кормчей, одному из наиболее популярных юридических ис­точников Древней Руси, а затем староверия во всех его согласиях, Свет» обратился 84 раза. При этом к названию чаще всего прибавля­лось: «славянская», «греческая», «древлеписьменная», «полного пере­вода».

Важным источником для странников можно назвать и такую книгу церковного круга, как Требник (Потребник), к которому в сбор­нике обратились 101 раз. При этом лишь в 12 случаях не было указано, о каком издании идет речь. О 89 это известно: 23 раза упомянут Треб­ник, изданный в Москве при патриархе Филарете, 9 — при Иоасафе, 33 — при Иосифе. Уникальной смотрится ссылка на рукопись Требника XIV в. из Синодальной библиотеки, причем приведен и ее номер. Ско­рее всего, цитата вместе со ссылкой взята из какого-то источника-посредника, привычно использованного как цитатник (возможно, по­средником послужило одно из исследований по истории церкви, чрез­вычайно широко привлекавшихся «Светом»). В 22 случаях в «Свете» указан в качестве источника Требник «единоверческой печати» — ле­гальное издание типографии единоверцев, причем однажды специаль­но подчеркнута тождественность с Требником Филарета, с которого и была осуществлена поздняя единоверческая перепечатка. Напомним, что безусловным доверием всех согласий старообрядчества, в том чис­ле и странников, пользовались так называемые «дониконовские» кни­ги — древнерусские рукописи и книги, изданные до церковной реформы патриарха Никона; соответственно, ценились и повторявшие их позд­ние перепечатки.

По всей видимости, странники отдавали себе отчет в том, что подобные книги для них предпочтительнее, чем светская печатная про­дукция или синодальные издания. К последней обращались, как свиде­тельствует ряд примеров, «с рассмотрением». Так, в одном случае об­ратились к Требнику Петра Могилы издания 1753 года, которое не могло появиться без одобрения Синода. Однако именно в этом Треб­нике странники нашли утверждение, что крещение «простецом» пред­почтительнее того, которое совершает священник «проклятый, или отлученный, или еретичествующий» (что не удивительно для Украины, где продолжалось противостояние православных с католиками и униа­тами)¹³. Авторитетность Требника Петра Могилы, возможно, усилива­ло и то, что последний был митрополитом «дониконовского» времени.

 

 

Для характеристики критического использования странниками синодальных изданий можно привести следующие примеры. На листе 50 и 50 об. сборника «Свет» отмечено: «В русском (т. е. напечатанном не на церковнославянском, а на русском языке в Казани. — Н. 3.) изда­нии сочинения преподобн. Максима Грека совершенно выброшены три главы: о крестном знамении, об аллилуйи и о брадобритии... В рус­ском переводе творен. преп. Петра Дамаскина место о двуперстии вы­брошено». Но, тщательно отслеживая тенденциозную правку сино­дальных изданий, в «нейтральных» случаях странники охотно пользо­вались «русскими» изданиями церковной и другой литературы, которая заметно расширяла круг почитаемых авторитетов православия, извест­ный из традиционного древнерусского наследия. Аналогично обстояло дело в таком крупном согласии староверов, как часовенное, книжники которого с подозрением относились к новым книгам «газетной печати» и вообще изданиям не на церковнославянском языке, в то же время постоянно прибегая к их цитированию¹⁴.

В списке святоотеческой и церковной литературы, использован­ной в сборнике «Свет», наиболее цитируемым (традиционно для старо­обрядческих сочинений) оказался св. Иоанн Златоуст. На сочинения, известные в византийской и древнерусской книжности под его именем, в сборнике дается 168 ссылок. Причем здесь рядом цитируются как поздние синодальные издания серии «Творения отцов церкви», так и книги церковно-славянской печати (сборники «Златоуст», «Златоструй», «Маргарит», «Беседы на деяния апостолов»), изданные либо в первой половине XVII в., либо в последующее время в типографиях, тайно или явно работавших на старообрядческий рынок. Среди осо­бенно любимых цитат из Златоуста выделяется, как и у всех староверов вообще, «Слово о лжеучителях», которое традиционно обращалось против иерархии официального православия, а беспоповскими согла­сиями к тому же — против любого «послениконовского» священства, принимаемого поповцами.

На втором месте среди цитируемых «Светом» отцов церкви — блаженный Иероним (134 упоминания), причем, насколько можно су­дить, тексты приводятся исключительно по синодальному изданию «русского перевода». Ссылки на блаженного Иеронима в конце XIX—XX вв. были в ходу у староверов всех согласий¹⁵. В 74 случаях «Свет» дает ссылки на св. Феодора Студита, в 69 — на св. Ефрема Сирина, в 51 — на блаженного Августина, в 47 — на священномученика Киприана, в 42 — на св. Василия Великого, в 36 — на св. Ипполита Римского, в 30 — на св. Афанасия Великого. Из толкователей православного канониче­ского права, кроме св. Василия Великого, наиболее популярными были имена Никона Черногорца (37 ссылок), Матфея Властаря (12), Севаста Арменопула (9), Феодора Вальсамона (8), Иоанна Зонары (7). Из упо­мянутых имен св. Феодор Студит, блаженный Августин, священномученик Киприан цитировались исключительно по поздним синодальным изданиям, в остальных случаях использовались тексты как на церков­нославянском, так и на русском языках.

Расширение круга православной патристики за счет поздних русских переводов странники использовали для укрепления своих по­зиций в трудных богословских спорах со своими противниками. Так, цитаты из блаженного Иеронима и блаженного Августина добавлялись к привычному, известному еще по полемике предыдущих столетий набору цитат, когда обосновывалась собственная доктрина и затраги­вались вопросы о значении веры для спасения, о сущности правой ве­ры, об образе Божьем, о преимуществе в проповеди убеждения перед насилием (последнее явно было направлено против гонений за веру со стороны официальной церкви и государства). Особенно активно ссыл­ка на них использовалась в остродискуссионных проблемах, связанных с полемикой вокруг теорий о конце света.

Защищая теорию «духовного» антихриста, воцарившегося, по их мнению, в мире со времени реформы патриарха Никона, странники подробно рассматривали вопросы о сущности и печати антихриста, времени его царствования, «звериной иконе», о пророке Илье и пра­ведном Енохе, которые должны, по христианскому учению, противо­стоять антиподу Христа, о сохранении или исчезновении священной жертвы перед концом света и т. п. Большой массив толкований отцов церкви, изданных в русских переводах, на пророчества Даниила, ис­пользованные в Апокалипсисе, а также на сам Апокалипсис, искусно приспосабливаются странниками для доказательства духовной сути как самого антихриста, так и его противоборцев Ильи и Еноха. Так, стран­ники успешно использовали филиппики св. Августина против привер­женцев буквального толкования Священного Писания, отказывающих­ся искать в нем внутренний, духовный смысл; он называл такой подход плотской ленью и тупостью. Уходящие корнями в дохристианскую полемику о преимуществах буквального или символического толкова­ния текстов Библии о мессии, размышления отцов церкви (в том числе Августина о душевном и духовном теле, о граде небесном и граде зем­ном) служили странникам, как и другим беспоповцам опорой в спорах со сторонниками «чувственного» понимания природы Ильи и Еноха, а также антихриста. Нужно отметить, что имена тех же отцов церкви и в том же изобилии встречаются и в трудах оппонентов странников, в частности — у защитников священства: например, в острополемической книге 1910 г. белокриницкого епископа Пермского и Тобольского Ан­тония (Паромова) «Святоотеческий сборник», у часовенных авторов В. А. Ласкина и его литературных наследников¹⁶.

Круг авторитетных для староверия имен не ограничивается пе­речисленными выше. Составитель сборника «Свет» по тем или иным поводам ссылался (без учета книг богослужебного круга) на Феофилакта Болгарского (29 раз), Симеона Фессалоникийского (23 раза), Епифания Кипрского (13 раз), св. Григория Нисского, св. Иринея Ли­онского, Кирилла Александрийского (по 12 раз), Кирилла Иерусалим­ского (11 раз), Ефимия Зигабена, Иоанна Дамаскина (по 9 раз), Иустина философа, Григория Богослова (по 7 раз), Игнатия Богоносца (6 раз), св. Андрея Кесарийского, св. Исидора Пелусиота (по 5 раз), Симеона Нового Богослова, Петра Александрийского (по 3 раза), Ам­вросия Медиоламского, Афанасия и Тимофея Александрийских, Ана­стасия Синайского, Викентия Лиринского, Дионисия Великого, Исаака Сирина, Никифора Исповедника, преп. Нила Синайского (по 1 разу). Кроме того, как отмечено выше, сочинения отцов церкви содержались в богослужебных книгах, на которые «Свет» ссылается в целом, без указания конкретных имен: Апостол толковый (33 ссылки), Апокалип­сис толковый (2), Евангелия благовестное и учительное (соответствен­но, 57 и 25 ссылок), Кормчая (84 ссылки), Минеи служебные (13), Ми­неи четьи (118), Пролог (35), Псалтирь толковая (14). Кроме того, свя­тых отцов и христианских писателей «Свет» цитировал по упоминав­шимся Книге о вере и Книге Кирилла Иерусалимского, а также по Большому Соборнику (60 раз) и «Книге Небеса» (бытовое название сборника переводов отцов церкви, составленного Епифанием Славинецким и изданного в Москве после реформ патриарха Никона в 1665 г.) — 6 раз, по «душеполезным» сборникам, таким, как Добротолюбие, Альфа и Омега (по 3 раза), Зерцало душезрительное (2 раза), Бисер (1 раз).

Из российских святых и церковных писателей чаще всего (32 раза) «Свет» ссылается на чрезвычайно популярного во всех согла­сиях староверия св. Иосифа Волоцкого, в трудах которого обычно ис­кали цитаты для обличения инакомыслия и еретиков. Цитировался также св. Максим Грек (24 раза) и его ученик Зиновий Отенский (3 раза).

Важной авторитетной составляющей цитации «Света» была жи­тийная литература. Помимо упомянутых выше Миней и Пролога в сборнике упоминаются отдельные жития (например, Житие Феодосия Едесского, Житие Ефросина Псковского и др.). Цитировались также древние патерики: Скитский, Азбучный, Лимонарь (Синайский). К нравоучительной литературе о подвижниках примыкает ранняя хри­стианская историография. Из исторических произведений древности, к которым обращался «Свет» (чаще всего — в изданиях на русском язы­ке), можно назвать «Церковную историю» Евсевия (IV в.) — 3 упоминания, труды на ту же тему писателей V в. Сократа Схоластика (1) и VI в. — Евагрия (2), сочинение византийского хрониста XI в. Геор­гия Кедрина (4); 9 раз цитировался перевод западноевропейской цер­ковной истории Цезаря Барония, у староверов в целом имевшей авто­ритет наряду с православной византийской историографией. Один раз упомянута рукопись какого-то Хронографа («Свет» ее называет «древлеписьменной»).

В полемике со своими противниками «Свет» прибегает к цити­рованию разнообразной старообрядческой литературы. Здесь не только безусловные авторитеты раннего старообрядчества — протопоп Авва­кум, дьякон Феодор и другие, не только почитаемые всеми согласиями произведения раннепоморской литературы — Виноград Российский и Поморские ответы братьев Денисовых, История Выговской пустыни Ивана Филиппова. Для характеристики и обличения других старооб­рядческих согласий (не говоря уже об официальной церкви, которую в качестве наследницы патриарха Никона «Свет» подверг критике в са­мом начале) странники используют многочисленные полемические публикации, во множестве появлявшиеся в конце XIX — начале XX в. Например, на л. 480 «Света» цитируется устав богослужения белокриницкого согласия 1894 года, на л. 467 — «Беседы поморцев с белокриницкими» 1913 г., на л. 169 — «Ответы на 24 вопроса» знаменитого по­морского деятеля Пичугина и т. д. Используются и такие источники, как «Деяния» первого и второго всероссийских съездов поморцев, «Памятные записки о старообрядческих нуждах», «Докладная записка федосеевцев». В сборнике «Свет» представлены выписки из впечат­ляющего ряда изданий старообрядческой периодики 1905—1917 гг.: «Щит веры», «Старообрядец», «Старообрядцы», «Старообрядческий вестник», «Старообрядческая мысль», «Старообрядческая газета», «Слово церкви». Но сведения и документы по истории старообрядчест­ва и антистарообрядческой политики официальной церкви и государст­ва «Свет» черпает не столько из старообрядческих изданий — гораздо чаще используются нестарообрядческие. Важное место здесь занимают публикации источников, в первую очередь многотомные издания Суб­ботина (47 цитат), Г. Есипова (11 ссылок). «Свет» знает даже публика­ции Кельсиева (на л. 264 ссылка на него оформлена следующим обра­зом: «Заграничный лондонский сборник о расколе», т. 4).

* * *

О странническом сборнике «Универс» А. И. Мальцев писал, что он посвящен естественнонаучным проблемам¹⁷. Последние действи­тельно занимают в сборнике много места, потому что главная цель его создателей — всестороннее опровержение новейших, в особенности атеистических, воззрений на строение и происхождение Вселенной, Земли, человека и жизни в целом. Одновременно делается попытка защитить самые глубинные основы мировоззрения, общие не только для разных старообрядческих согласий, но и для всего православия в целом. Полемика с другими конфессиями при решении этой задачи оказывается не актуальной, и ей внимания в «Универсе» не уделяется. Стоит вспомнить, что аналогичные сочинения появляются как в это же время, так и позже, у сибирских часовенных. Все, кроме одного («Про­тив австриийских»), сочинения авторитетного старца, а затем игумена часовенных скитов о. Симеона точно так же не уделяют внимания межконфессиональной полемике, сосредоточиваясь на характеристике переживаемого времени как «последнего» и на борьбе с атеизмом, а в двух из них поднимается тот же комплекс вопросов, что и в «Универсе»¹⁸.

Специфическая проблематика «Универса» определила иной со­став используемых и цитируемых источников, чем в сборнике «Свет»; перед нами — еще более поразительная картина проникновения «чу­жой» литературы нового времени в круг чтения староверов. Имеет смысл поэтому остановиться на «Универсе» подробнее.

Сборник, по-видимому, был создан в том же центре, что и «Свет». «Универс» так же представляет из себя машинопись, выпол­ненную через один интервал (в Собрании Института истории СО РАН хранится его ксерокопия, снятая с оригинала, принадлежащего общине странников, владеющей и «Светом»)¹⁹. Подробное археографическое описание сборника планирует в ближайшее время сделать А. И. Маль­цев в описании рукописей Собрания ИИ СО РАН (поступления по­следних лет). Здесь отметим лишь, что сборник «Универс» разделен на 44 главы, которые, в свою очередь, имеют ряд дробных подразделений, аналогичных выработанным в сборниках «Изумруд» и «Свет», охарак­теризованных А. И. Мальцевым. После основных глав «Универс» дает два приложения: биографии выдающихся ученых и «каталог» — список использованной литературы, почти всегда с подробными выходными данными. В конце сборника помещено оглавление. По нумерации сборника он насчитывает 341 лист (с оборотами).

Указаний на авторство и место создания в «Универсе» нет так же, как и в сборнике «Свет». Время создания «Универса» можно опре­делить лишь приблизительно, по косвенным данным. Если судить по цитатам, сборник был написан не ранее второй половины 1920-х гг.: на л. 186 есть ссылка на №9 (сентябрь) журнала «Хочу все знать» за 1925 г., и это наиболее поздняя дата из упоминаемых в «Универсе». К этому времени в стране уже вовсю развернулась ожесточенная госу­дарственная кампания по борьбе с религиозным мировоззрением, со­провождавшаяся повсеместным внедрением атеизма. Видимо, противо­стояние этой идеологической агрессии стало в это время для странни­ков настолько актуальным, что привело к созданию такого сборника с весьма значимым названием, как «Универс».

 

 

Обратимся к источникам сборника. В его составе нами учтено 1216 цитат. Непосредственные извлечения из Ветхого завета составля­ют 86, из Нового завета — 235 случаев. В целом это составляет 321 цитату, или 26%. Другая традиционная литература: книги бого­служебного круга (5) и труды отцов церкви, а также христианских пи­сателей древности (186), в том числе в изданиях XIX—XX вв., пред­ставлена 191 цитатой (16%). Таким образом, если объединить упо­мянутые две группы, то традиционная литература процитирована в «Универсе» 512 раз, что составляет 42%. Цитаты из древних историков-нехристиан дают еще 9 случаев (около 1%). Новая литература XIX—XX вв, — естественнонаучная, историческая, философская, бого­словская, атеистическая и т. п. представлена в «Универсе» наибольшим количеством цитат — 695 (57% общего количества).

Как видим, по сравнению со сборником «Свет» количество пря­мых, без посредников, цитат из Священного Писания в «Универсе» увеличилось более, чем в 4 раза. Объясняется это, вероятно, тем, что составители последнего, споря с научными или вульгарно-атеисти­ческими представлениями о происхождении жизни и устройстве Все­ленной, противопоставляли им картину творения и мироздания, основу которой давали тексты Ветхого завета. Большое количество цитат из Нового завета связано с тем, что авторы «Универса» пытались с их помощью заново доказать традиционные представления о нравствен­ном смысле существования человека. Последнее особенно подробно иллюстрировалось христианской доктриной и примерами из жизни ее первых проповедников. Особого внимания заслуживает совершенно беспрецедентное для староверия количество использованных памятни­ков письменности нового времени, принадлежащих или к «иноверной», или же вообще к нецерковной, в том числе и советской, атеистической литературе. Это, на наш взгляд, напрямую связано с теми путями, ко­торые выбрали создатели «Универса» для защиты своего мировоззре­ния в условиях агрессии «безбожной» культуры. Такая защита начина­ется уже на первых листах сборника.

«Универс» начинается с традиционного определения современ­ности как кануна конца света: глава I сборника так и называется — «О последних временах». Решающими признаками здесь, как и в более ранних старообрядческих сочинениях, «Универс» называет изобилие появившихся «лжепророков» и «лжеучителей», многочисленные искажения Священного Писания и Предания. Насколько в 20-х гг. XX в. эта идея была актуальной, показывает написанное в 1928 г. сочинение упомянутого выше о. Симеона «О пришествии святых пророков и о последнем антихристе», в котором он специально писал о «лжечуде­сах» всевозможных «лжепророков» как предвестии близкого пришествия антипода Христа²⁰.

Антихрист, по Откровению Иоанна Богослова — богоборец, поэтому распространение в мире безбожия, характерное для индустриальной цивилизации, также расценивалось старообрядчеством в эсхатологическом ключе. «Универс» указывает на этот признак в числе самых главных (л. 1 об., 2). Не останавливаясь, возможно, из сообра­жений безопасности, подробно на ситуации в России, «Универс» чуть позже разовьет эту тему в специальном разделе «Безверие за грани­цей». Сконцентрированные в нем цитаты иллюстрируют предваряю­щий их тезис: «В Германии, Франции и Англии безверие без стеснения распространяло свои безбожные идеи» (л. 39). Тут же помещается спи­сок наиболее известных «безбожников и хулителей Христа», который возглавляют Вольтер, Ренан, Гольбах, Фейербах, Ницше (л. 39, 39 об.). Отдельная подборка цитат посвящена популяризаторам атеизма (л. 39 об., 40). Однако в полном соответствии с традиционным сцена­рием конца света, по которому силам зла не достается окончательная победа, странники завершают сюжет о «хулителях» признанием одного из атеистов: «... веру едва ли можно сломить» (л. 40, 40 об.).

В самом начале сборника помещено странное здесь, на первый взгляд, толкование блаж. Феодорита пророчества Даниила об антихри­сте, считавшего, что под мистическими очами на рогах апокалиптиче­ского «зверя» подразумевалась «смышленость и хитрость, которою, употребив в действие, обольстит многих» (л. 2). В контексте же «Универса» эта небольшая цитата стала чем-то вроде эпиграфа к дальней­шим построениям, посвященным разоблачению тех самых «хитрых и смышленых» ученых, которые опровергали церковную онтологию и гносеологию.

Напомнив читателям евангельский текст о том, что день второго пришествия Христа наступит без предупреждения, авторы сборника традиционно пишут об «узком пути» спасения для немногих, устояв­ших против антихриста, и о возможности для добродетельных познания Бога, общения с ним еще в земном существовании. И здесь странники впервые с полным доверием обращаются к разработкам «никонианских» богословов: П. Поповича, Н. Н. Рождественского, П. Я. Свет­лова, П. Смирнова, Д. П. Тихомирова и многих других²¹.

Отпор атеизму начинается в «Универсе» с дискредитации вуль­гарного его варианта — с опровержения распространенного довода, заключающегося в том, что Бога никто не видел (заметим, что с этого же начинал свои трактаты против безбожия и о. Симеон). Далее стран­ники выстраивают свой комплекс цитат по классической схеме доказа­тельств бытия Божия, подразделяемых на космологические, телеологи­ческие, нравственные, исторические (л. 3—7 об.). Цитаты из богослов­ских трудов конца XIX — начала XX в. наполняют эту традиционную схему тщательно разработанной, актуальной для своего времени аргу­ментацией, которая авторами «Универса» сочтена убедительной и из­лагается поэтому весьма подробно. Процитировав одно из положений упомянутых богословов о человеческом духе как образе и подобии Божества, странники ряд следующих глав и «статей» сборника посвя­щают доказательству идеи о том, что религия существовала всегда; изначальной ее формой назван монотеизм, позже якобы деградировав­ший по мере постепенного развращения народов. С самого начала этой темы странники проводят мысль о ненадежности научного знания в этой сфере; в качестве одного из примеров здесь приводится опровер­жение самими учеными прежней теории о безрелигиозных народах (л. 8 об.).

В главе 5, которая целиком посвящена спорам о происхождении религии, излагаются (и отвергаются) различные научные гипотезы на эту тему, раскрывается и богословская точка зрения, которой, естест­венно, и отдается предпочтение. Характер подбора цитат для иллюст­рации своей позиции, выработанный странниками на материале этой главы, будет определять всю схему цитирования и в дальнейшем. Так, в ряде случаев привлекаются новейшие и самые передовые теории для того, чтобы доказать, по меньшей мере, равноценность, непротиворе­чивость научного и религиозного взгляда на мир. Например, теория относительности Эйнштейна привлекла внимание авторов «Универса» потому, что, по высказываниям ее популяризаторов, позволяла уравнять значение геоцентрической и гелиоцентрической концепций (л. 277 об., 278).

Критика «научных» теорий происхождения религии заимствовалась преимущественно из работ упомянутых богословов официальной православной церкви. Так, «политическая» теория (религию выдумали жрецы и правители в корыстных целях) опровергалась с помощью книги епископа Екатеринославского Августина (А. Ф. Гуляницкого) «Ру­ководство к основному богословию» (М., 1914); «натуралистическая» (религия вызвана невежеством людей) и «анимистическая» (религия произошла из стремления обожествлять предметы и души умерших) — с помощью «Изложения христианской веры» П. Смирнова и т. д. (л. 12—16).

Разнообразие «научных» взглядов на происхождение религии в глазах странников являлось прямым доказательством того, что истина здесь не найдена. На л. 15 «Универса» странники сформулировали на этот счет довольно ехидный тезис, прямо направленный против своего главного врага: «Марксисты не надумали еще, откуда религия». В ка­честве подтверждения этого тезиса приведена цитата из работы некое­го Лукачевского, где говорится об отсутствии в марксизме хорошо раз­работанной теории происхождения религии вследствие того, что этому вопросу уделялось мало внимания. Очевидно, что для странников соб­ственный контекст цитаты был не важен и остался без внимания при ее использовании в своих целях.

Чуть ниже странники специально противопоставят научное представление об относительности любого знания конфессионально­му — об абсолютной истинности и неизменности откровения. На л. 47 об. помещено в качестве тезиса на редкость пространное, незакавыченное, без указания источника, и следовательно, подаваемое как собственное рассуждение на эту тему: «Наука как произведение человеческаго ума несовершенна; ея положения могут казаться верными лишь относительно своего времени; впоследствии все это стареет, от­лагается в сторону как неправильное, заменяется новым и т. д., и т. д. без конца. Религия же (т. е. християнская), будучи откровением Бога — совершенна; она не нуждается ни в каком развитии, дополнениях, пе­ремене. Ея положения настоль совершенны, идеалы ея настоль возвы­шенны и святы, что человек их никогда не превзойдет. Посему и про­гресс к религии неприложим!» Далее составители «Универса» приво­дят высказывания Гете, Гумбольдта, историков науки о том, что в ней «существуют только временные теории» и никогда не бывает оконча­тельных. Особенно значимым в глазах странников представлялись пас­сажи на ту же тему, помещенные в Советском календаре на 1919 г., и воспринятые странниками как самодискредитация (л. 48—49 об.).

Для критики научного знания о религии и научного знания во­обще странники привлекают высказывания известных ученых (Ньюто­на, Фарадея, Павлова и др.) о невозможности в рамках науки разгадать многие тайны природы и истории человечества (л. 21, 22, 29 об.). Один из разделов сборника так и называется: «О бессилии науки». В нем перечисляются главные научные дисциплины, оказавшиеся несостоя­тельными перед загадками бытия — начиная с определения материи философами, исследования ее физиками и кончая затруднениями биоло­гов объяснить главные законы развития организмов (л. 23 об.—29). И в дальнейшем, рассматривая такие проблемы, как подлинность Ветхого завета и Евангелий, возникновение Вселенной, эволюцию или отсутст­вие ее в живой природе, происхождение человека и т. п., странники в первую очередь иллюстрируют цитатами множественность, частую смену и потому, с их точки зрения, неосновательность научных гипотез по одному и тому же вопросу. Той же логики придерживался в своих трактатах против атеизма и о. Симеон. Немало места уделяют авторы «Универса» поиску противоречий в высказываниях своих противников. Характерно, что ненадежность метода стратиграфии для определения возраста геологических и археологических слоев и странники, и чуть позднее о. Симеон иллюстрируют одной и той же цитатой из книги известного богослова и комментатора Библии А. П. Лопухина²², хотя говорить о влиянии «Универса» на сибирского игумена часовенных скитов оснований нет.

Доказывая ошибочность научных убеждений материалистиче­ского характера, странники одновременно приводят немало цитат, в которых известные ученые признают Бога и даже высказываются за примат религии. Следующий логический ход в системе ее реабилита­ции — подборка цитат на тему о совместимости религии и науки, отсут­ствии между ними противоречия. Тема эта активно разрабатывалась христианством еще со времен позднего средневековья; по мере развития цивилизации Нового времени богословы уделяли ей все более при­стальное внимание. Странники пытаются в полной мере использовать результаты их усилий: с помощью их работ авторы «Универса» состав­ляют внушительный список знаменитых ученых (классифицируя их по основным дисциплинам!) с перечислением их научных заслуг и выска­зываний в пользу веры в Бога. Особого внимания заслуживает то, что рядом в сборнике странники поместили хвалебные отзывы об этих ученых, взятые из советских изданий; тут же дан еще один список, посвященный ученым — выходцам из демократических, иногда бед­нейших слоев (л. 31 об.—37). Несомненно, таким косвенным образом странники подводили к мысли о возможности не только признания религии лучшими учеными (к тому же частично происходившими из «бедных» — важное достоинство в новом советском обществе!), но и надеяться на мирное существование религии в атеистическом государ­стве. Абсолютная утопичность этих надежд полностью выяснится уже через несколько лет после создания «Универса», когда открытая вера в Бога станет основанием для уголовных преследований. У правящих слоев новой России здесь оказалась своя логика, не совпадавшая с на­ивными теоретическими попытками странников.

Разворачивая цепь доказательств большого значения религии для общества, странники заимствуют из работ дореволюционных авто­ров положения о ее заслугах в области духовной культуры, в частно­сти — о религиозном происхождении архитектуры, поэзии, живописи и т. п. (л. 41—42 об.). Из трудов богословов официального православия переносится в «Универс» и постулат о том, что у религии и науки — разные объект и предмет приложения сил, что основные вопросы бы­тия может разрешить лишь первая. В подтверждение цитируются уче­ные, признававшиеся в незнании ни начала, ни конца жизни; филосо­фия и богословие при этом странниками полностью отождествлялись (л. 43—45 об.). Для иллюстрации духовного убожества материалистов в «Универсе» с полным сочувствием приводится ироническая цитата из упомянутого выше «Курса основного богословия» Н. Н. Рождествен­ского: «Чем же может утешить себя счастливый и самодовольный со­циалист, приближаясь к смерти? Разставаясь с жизнью, пресыщенный ея благами, житель будущего социалистического рая не будет, конечно, нуждаться ни в священнике, ни в религиозном утешении, почерпаемом в надежде на вечную жизнь и на милосердие Божие к грешнику ради заслуг Искупителя. Он будет приготовлять себя к смерти размышлени­ем о какой-нибудь важной научной истине вроде Ньютоновой биномы. Священник, конечно, уже не будет напутствовать его утешительным напоминанием о великой искупительной Жертве, принесенной за грехи мира, и о попрании вечной смерти смертию Искупителя, а прийдет какой-нибудь ученый филантроп и прочитает умирающему утешительныя выдержки из алгебры или химии и усладит ему путь в царство не­бытия искусным изложением какого-нибудь вновь открытого физиче­ского закона. Это так благотворно повлияет на умирающаго, что он умрет с истинно научным спокойствием...».

В приведенном тексте замечательны два момента. Во-первых, здесь впервые обличается атеистическое мировоззрение именно социа­листов, и хотя оно сделано устами дореволюционного богослова, аллю­зия текста, связь с советской современностью 1920-х гг. достаточно прозрачны. Во-вторых, в цитате дважды патетически рассуждается о необходимости священника для человека, прощающегося с жизнью. В сочинении беспоповцев, которыми являлись странники, такая цитата по меньшей мере выглядит неожиданной. В данном случае разногласия межконфессионального характера совершенно определенно ими не учитывались, полностью отодвинутые напряженным противопоставле­нием христианства безбожию.

Продолжая тему истинности христианской религии и ее основ­ных сакралий, странники обращаются к проблеме подлинности Свя­щенного Писания и 8 главу сборника посвящают теме «Наука и Биб­лия». Лейтмотивом, как и при изложении предыдущих сюжетов, были постоянные указания на недостоверность многочисленных научных гипотез, быстро сменяющих друг друга. Но в данном случае один из вариантов этой смены странники пытаются обратить в свою пользу: целый раздел посвящен постепенному отказу ученых от старых заблу­ждений и признанию библейской теории миротворения. Одинаковые воззрения на возникновение и развитие вселенной усматривались странниками в откровении, донесенном до людей Моисеем, и в гипоте­зе о существовании досолнечного света (от свечения газообразных ту­манностей), появлении Земли из хаоса, потом — суши из вод, затем — друг за другом неорганического, растительного, животного мира и, наконец, человека (л. 52—53). Один из подразделов главы резюмирует эту ситуацию следующим тезисом: «Над чем смеялись, как над ошиб­ками Библии, теперь признали сами» (л. 55). Доказанный естествозна­нием срок жизни некоторых растений и животных в несколько сотен лет дал основание А. П. Лопухину сформулировать умозаключение, к которому охотно присоединились странники, что казавшийся фанта­стическим многосотлетний возраст библейских патриархов вполне реален (л. 58, 58 об.).

Аналогичному осмыслению подвергся и ряд сюжетов Ветхого завета: исход евреев из Египта, их переход через Красное море, пропи­тание манной в пустыне и др. (л. 59—60). Приведя цитаты о научном подтверждении событий ветхозаветной истории, странники переходят к суждениям ученых о подлинности самого Ветхого завета и его автор­стве, поскольку в науке тут многое было подвергнуто сомнению. Пред­послав основному комплексу цитат выдержки из Ветхого завета в каче­стве самоценной истины, странники обращаются к «внешним» авторам и их доказательствам принадлежности Пятикнижия Моисею. Пальма первенства здесь по-прежнему принадлежит богословам, но цитируют­ся также и светские ученые, в том числе филологи (л. 61—67). Любо­пытно обыгрывается в «Универсе» цитата из лекций наркома просве­щения А. В. Луначарского, искавшего социализм и классовую борьбу в Священном писании: «Второзаконие не есть собственно книга Моисея, это книга... в защиту должников и мелкого крестьянства против круп­ного кулачества и помещичества... полусоциалистическая книга... по всему складу она отличается от старого моисеева закона» (л. 65 об.). Странников привлекло то, что в цитате за Моисеем косвенно признает­ся авторство в отношении законодательства, предшествовавшего Вто­розаконию; Опровержение Луначарским принадлежности библейской пятой книги Моисея этому ветхозаветному пророку, что составляет главное содержание цитаты, странники спокойно игнорируют.

Данные науки, обнаружившей бытование у разных этносов близких по содержанию сказаний о сотворении мира, о существовании рая (золотого века), о райском сакральном плодоносном древе, о со­творении людей из земли, об искусителе и искушении женщины, о древних патриархах-сверхдолгожителях, о потопе и т. д., в «Универсе» служат доказательством тезиса: «В преданиях других народов отголоски истинных сказаний, которые в Библии сохранились в чистом виде» (л. 67 об.—72). Утверждения русских богословов о первоначальности библейского текста, в котором имеется непосредственное божествен­ное откровение о начале человеческой истории, заимствуются странни­ками так же, как ранее тезис о первоначальной форме религии — моно­теизме. Высказывания ученых, которые противоречат этой теории, отметаются в «Универсе» по той же причине, которая выдвигалась и ранее: многочисленность научных гипотез свидетельствует об их про­извольности, несоответствии истине. Так подведен, например, итог по вопросу о том, кто и когда написал Пятикнижие (л. 72 об.—74).

Отработав метод и систему аргументации в пользу истинности Священного Писания на примере Ветхого Завета, «Универс» переходит к Новому. Глава 10 сборника носит название «О Христе». Как и преды­дущая, она начинается с текстов Ветхого завета. Теперь они посвяще­ны предсказаниям о пришествии мессии, его страданиях, вознесении, обращении язычников и сошествии Святого Духа (л. 74 об.—77). Их череда лишь один раз прерывается цитатой современного автора; им опять оказался А. В. Луначарский. На этот раз его устами странники (попутно с решением иных задач) пытаются удостоверить, что «книга пр. Исаии подлинна». После слов Исаии о будущих страданиях Христа в «Универсе» помещен следующий текст со ссылкой на лекции совет­ского наркома просвещения: «Во главе пророков стоит в это время Исаия... он оставил после себя великую книгу... причем не все то, что заключается в первых 55-ти главах, принадлежит действительно Исаии, а все, что идет дальше... принадлежит... его позднему ученику» (л. 76). В приводимой выдержке составители страннического сборника опять-таки как бы не видят той ее части, которая наиболее важна для самого автора — о разновременности текстов Книги Исаии. Для них в цитате звучит лишь признание важного чиновника советского государства, что Книга Исаии — великая и что в значительной части все-таки принадле­жит последнему, следовательно, она подлинна.

Многочисленными текстами Нового Завета странники иллюст­рируют прежде всего тезис о реальном существовании Иисуса Христа, и в особенности — его божественную природу. Поэтому в «Универсе» подбирались такие евангельские цитаты, которые свидетельствовали о власти Христа творить чудеса и отпускать грехи, о его всеведении, пророчествах, Преображении и Вознесении (л. 77 об.—81 а). Нелож­ность всего этого странники подтверждали аргументацией, давно и хорошо разработанной в богословии, об абсолютной убежденности апостолов в своей проповеди. Подборка цитат заканчивается вполне афористической цитатой из журнала «Голос истины»: «Обманщик жи­вет своим обманом, но не умирает за него» (л. 84). Совершенно анало­гично странникам использует в 1934 г. наработки «высокого» богосло­вия лидер Колыванских часовенных скитов о. Симеон в своем сочине­нии «О воскресении Исуса Христа...», посвященном защите подлинно­сти новозаветных событий: «И если тело Христово было взято его уче­никами (защищается от обличений в фальсификации Воскресение. — Н. 3.), то церковь Христова покоилась бы на самообмане или на явном обмане, и ученики Христа Спасителя, нося на своей совести такое тя­желое бремя... как могли проповедывать царство истинны как вели­чайшее дело своей жизни? Ради етого царства, то есть воздаяния буду­щих благ и вечной жизни там за гробом, они всегда готовы были стра­дать и умирать самой позорной смертию»²³.

Высокий статус христианства как истинного учения странники подчеркивают также тем, что по мере проповеди к нему присоединя­лась аристократия, в том числе и духовная. Ряд цитат посвящен высо­кообразованным адептам раннего христианства, в том числе и наибо­лее выдающимся отцам церкви. И здесь странники приводят такие ха­рактеристики последних, из которых ясно, что тут-то и должна идти речь о подлинных ученых. Привлекается даже мнение Гумбольдта о Василии Великом как о человеке, тонко понимавшем природу; в одной из цитат говорится об убежденности св. Василия в шарообразности Земли. Венчает этот комплекс цитат все тот же авторитетный нарком А. В. Луначарский, в тексте которого странников привлекло перечисление отцов церкви с высшим философским образованием, аттестован­ных им как великих учителей тогдашней церкви (л. 84 об.).

В свой актив странники занесли не только свидетельства древ­них писателей и историков церкви о реальном, а не легендарном суще­ствовании Христа, даже если некоторые из них и не признавали его Богом. Сюда также включены аналогичные признания современных отечественных атеистов. Последний раздел 10 главы «Универса» на­зван очень выразительно — «Советские: может, и был». Здесь приво­дится, между прочим, и известие о «съезде безбожников» в Москве в 1925 г., решения которого передаются странниками так: «Отрицать историческую личность Христа мы не имеем никаких данных. А кто он был — это другой вопрос» (л. 89). Для странников явно прозвучало лишь первое предложение цитаты.

Как ранее проблеме подлинности Ветхого Завета была отведена специальная глава, так 11 главу «Универса» посвятили доказательству подлинности Нового Завета. К началу XX в. накопилась огромная ли­тература, посвященная его критике. Странники в этой ситуации тради­ционно опираются прежде всего на труды уже цитировавшихся бого­словов официальной православной церкви и на те сведения о времени создания евангелий, которые признаются в них достоверными (л. 89 об.—91 об.). В работах других ученых отбираются тексты, в ко­торых признается подлинность книг Нового Завета. Их странники под­крепляют соответствующими цитатами из отцов церкви и раннехри­стианских писателей (л. 92—97 об.). Цитируются и те высказывания критиков Священного Писания, в которых признается если не принад­лежность, например, евангелий конкретным евангелистам, то хотя бы подлинность самих евангелий. При этом авторы «Универса» сочли возможным использовать цитаты и атеистов Ф. Энгельса и Е. Ярослав­ского, авторитетных для возобладавшей в советском государстве сис­темы воззрений «чужих». Они посвящены спорам вокруг времени соз­дания новозаветных книг, и в них странники увидели лишь отсутствие сомнений в подлинности евангелий (л. 98, 98 об.). И, действуя по уже отработанной схеме, в этой главе странники также подобрали цитаты с разноречивыми научными мнениями как подтверждение ненадежности науки (л. 98 об.—100). В конце подборки даны отзывы непримиримых критиков христианства, признававших гениальность Христа и еванге­лий (л. 100, 100 об.).

В главе о религии и нравственности странники помещают тек­сты о моральном упадке языческого общества накануне христианства и вновь, более развернуто, обращаются к уже затронутой в начале сбор­ника теме: «Религия разрешает основные вопросы бытия, на которые наука бессильна ответить» (л. 120). И здесь им опять пригодился пло­довитый нарком просвещения А. В. Луначарский — его оценку состоя­ния безрелигиозного общества, принявшего, по мнению странников, «образ зверя», авторы «Универса» сочли весьма выразительной и для себя выгодной: «... в наше время, когда сердца наши немножко оброс­ли шерстью, когда и молодежь-то наша — волчата» (л. 128 об.).

Постулируя, что христианство принесло подлинное освобожде­ние людям (рабам, женщинам, детям), странники пытаются защитить церковь от обвинений и выдвигают следующий силлогизм, опираясь уже на труды западных богословов: добро, которое принесла в мир христианская церковь, — от Бога, а зло (например, религиозные вой­ны) — плод человеческих страстей. Подкрепляют они это заявление ссылкой на еще большие злоупотребления достижениями науки — на­пример, во время I мировой войны (л. 122 об., 123). Доказывая законо­мерность таких логических выкладок, странники прибегают к ... цити­рованию В. И. Ленина! Они используют текст, который, как они пишут, приведен в отрывном календаре на 1925 г.: «Свобода — великое слово, но под знаменем свободы... велись самые разбойничьи войны, под знаменем свободного труда грабили трудящихся» (л. 123, 123 об.).

Доказывая лояльность религии даже новому советскому строю, очередную главу «Универса» странники посвящают следующей теме: «Християнство не за богатых». В ней рядом приводятся цитаты на эту тему как из трудов А. В. Луначарского, так и евангелистов и отцов церкви (л. 129—131). Главу завершает список «Святых из бедного клас­са» (л. 131 об.—132 об.). Как видим, здесь странники, в попытке оста­новить агрессию против христианства, заимствуют даже лексику «чу­жих».

С главы 15 странники начинают подробный разбор еще несколь­ких тем, также уже обозначенных в начале сборника, а именно науч­ных воззрений на происхождение мира и человека. Подбор цитат к кратко сформулированным тезисам осуществляется по уже наработан­ному сценарию: демонстрируется многочисленность теорий, постоянно отвергаемых и заменяемых другими, а также свидетельствами самих ученых о том, что «жизнь — это тайна, в которую наука проникнуть не может» (л. 138—152 об.).

Глава 17 специально посвящена теории эволюции Дарвина, в пропаганде атеистов занимавшей главное место при разоблачении по­стулата о божественном творении мира. Главным контраргументом здесь для странников стал один из самых древних в философии: о целесообразности строения всего сущего, по чему и познается существо­вание Творца. Немало места уделяет телеологической системе доказа­тельств и упоминавшийся выше о. Симеон в двух вариантах (1935 и 1950 гг.) сочинения «Познание от твари Творца и управителя вселен­ной»²⁴. И странники, и о. Симеон указывали на отсутствие ясного пред­ставления у дарвинистов о механизме перехода одного вида в другой и мн. др. Общими у них оказались и взгляды на отличие живой природы от ее венца — человека, а именно — отрицание даже возможности про­исхождения последнего от обезьяны (или обезьяноподобного предка), у которых отсутствовала и речь, и ее центр в мозгу, а в конечном сче­те — душа.

Огромный охват цитируемой в сборнике «Универс» литературы из всех отраслей знания не представляет собой результат энциклопеди­ческой образованности его авторов. Почти всегда при цитировании используется не подлинник, а источник-посредник: высказывания Ньютона или тексты Шиллера («Франц Моор») извлекали из журнала «Нива», «Скупого рыцаря» Пушкина (для демонстрации мук совести грешника) цитировали по «Теории словесности» Белоруссова и т. д., и т. п. (л. 21, 201 об., 202). Такой источник «второго уровня» чаще все­го становился для странников резервуаром уже подобранных кем-то и соответствующим образом осмысленных текстов. Особенно привлека­тельным такое осмысление стало для них в трудах богословов офици­альной православной церкви и книгах некоторых историков науки (ци­таты из которых использовались, если нужно, вне их реального контек­ста); важным оказались накопленные в этой литературе задолго до времен советского безбожия методы идейной борьбы с атеизмом.

Изучение проблем цитации в старообрядческих сочинениях дает дополнительное представление о взаимодействии одной из самых тра­диционалистских групп российского населения с новейшей цивилиза­цией. На протяжении первой половины XX в. видны существенные подвижки в круге старообрядческого чтения, активное проникновение туда «чужой» литературы. Но ее использование в народной среде имеет свою специфику, подчас приводя к совершенному изменению того культурного контекста, в котором указанная литература создавалась. Староверы многих согласий в это время озабочены поиском своего места в стремительно менявшемся мире, попыткой сохранить и защитить основы древнего мировоззрения — от космогонических до истори­ческих представлений. Поэтому в книгах, принадлежащих официаль­ной церкви, светским, а с 1917 г. — советским писателям (цитируются Луначарский, Ярославский, Ленин и др.), староверов интересуют не научные гипотезы или общественные теории как явления прогресса, а противоречия в этих новых представлениях, которые можно использо­вать для развенчания материалистической науки. При этом сочувст­венно цитировались высказывания ученых, не отвергавших Бога, при­знававших примат религии, хотя и принадлежавших к иным, даже не­православным, христианским конфессиям. На уровне защиты веры от воинствующего государственного безбожия межконфессиональная нетерпимость отступала на задний план, иные решения получала про­блема «своих» и «чужих». При всей специфике использования «своим» становится значительный пласт ранее неприемлемой культуры верхов общества, далеко отошедших от древнерусских традиций.

 

* Статья написана при финансовом содействии РГНФ (проект № 01—01—00426а)

 

Примечания

 

¹ Мальцев А. И. Проблемы изучения старообрядческих сборни­ков постоянного состава «Изумруд» и «Свет» // Культурное наследие средневековой Руси в традициях урало-сибирского старообрядчества. Новосибирск, 1999. С. 164.

² Там же. С. 165.

³ Там же.

⁴ Там же. С. 160—166.

⁵ Покровский Н. Н., Зольникова Н. Д. Староверы-часовенные на востоке России в XVIII—XX вв.: Проблемы творчества и обществен­ного сознания. М., 2002. С. 146.

⁶ Там же. С. 205—238, 409—415.

⁷ Там же. С. 150.

⁸ Там же. С. 410, 411.

⁹ Зольникова Н. Д. Древнерусское наследие и новая литература в творчестве сибирских народных писателей-староверов к. XIX — нача­ла XX вв. В печати.

¹⁰ Покровский Н. Н., Зольникова Н. Д. Староверы-часовенные на востоке... С. 160,161.

¹¹ Опарина Т. А. Иван Наседка и полемическое богословие Ки­евской митрополии. Новосибирск, 1998. С. 250, 251.

¹² Покровский Н. Н. Книги Тарского бунта 1722 г. // Источники по истории русского общественного сознания периода феодализма. Новосибирск, 1986. С. 155—190; Покровский Н. Н., Зольнико­ва Н. Д. Староверы-часовенные на востоке... С. 170—177.

¹³ Собрание ИИ СО РАН. № 16/97-г. Л. 237.

¹⁴ Покровский Н. Н., Зольникова Н. Д. Староверы-часовенные на востоке... С. 411—415.

¹⁵ Там же. С. 411.

¹⁶ Там же. С. 226—238, 295—313, 395—415.

¹⁷ Мальцев А. И. Проблемы изучения... С. 161.

¹⁸ Покровский Н. Н., Зольникова Н. Д. Староверы-часовенные на востоке ... С. 245—257, 261—276.

¹⁹ Собрание ИИ СО РАН. № 8/98-г. Далее ссылки на сборник даются в тексте в круглых скобках.

²⁰ Там же. № 2/94-г. Л. 195 об.

²¹ Попович П. В. Наивысший вопрос — существует ли Бог? Вар­шава, 1912; Рождественский Н. Н. Курс основного богословия. Т. 1—2. Изд. 2. СПб., 1893; Светлов П. Я. Курс апологетического богословия. Изд. 4. Киев, 1912; Смирнов П., прот. Изложение христианской веры. Изд. 27. Пг., 1917; Тихомиров Д. П. Курс основного богословия. Изд. 4. Пб., 1915; Собрание ИИ СО РАН. № 8/98-г. Л. 336—337.

²² Покровский Н. Н., Зольникова Н. Д. Староверы-часовен­ные. .. С. 267; Собрание ИИ СО РАН. № 8/98-г. Л. 218 об.

²³ Духовная литература староверов России XVIII—XX вв. Ново­сибирск, 1999. С. 201.

²⁴ Там же. С. 215—253.